Несмотря на принятые меры предосторожности и усиленную охрану, доугэнцам так и не удалось определить личность связного. Приказ не выполнен, но впервые за долгое время Веч вздохнул свободно. И раздражение пропало как по волшебству. Бесовы выкормыши, эти ривалы. Вымотали так, словно он неделю лупил без продыху по тренировочному чучелу.
Стул отъехал в сторону, в поле зрения появилось лицо Крама.
- Умная и трезвая рожа тебе не идет, - объявил он и пощелкал пальцами, подзывая мехрем. - Вина нам, и покрепче. Что это?
Витую медную цепочку оттягивал позолоченный медальон, тускло бликовавший в свете нибелимовых* ламп зеленым, голубым, розовым. На плоской круглой бляхе улыбалось вычеканенное лицо толстяка, схожее щекастостью и на аверсе, и на реверсе. Облокотившись, Веч покачивал цепочку в руке, заставляя медальон поворачиваться то влево, то вправо. Наконец, вращение прекратилось.
- Одинаково рад и мне, и тебе. А что на самом деле, на уме? - изрек Веч задумчиво.
- Оппа, мудрено глаголешь. И лоб не буду трогать, поставлю диагноз на глаз. Это дефицит градусов! - заключил торжественно Крам.
На столе возник поднос. Стаканы, бутылка, блюдо с закусками, пиалы со специями... Мехрем удалилась так же бесшумно, как и появилась.
За спиной раздался женский смех. Крам оглянулся на звук, словно охотничий пес, и потёр руки.
- Ну вот, в клубе снова возродилась жизнь. Я послал машину за своей. Присоединишься?
- Нет. Голова трещит. Я в гостиницу, - сказал Веч и поднялся, чтобы уйти, как вдруг мелькнула шальная мысль - впервые за последние дни. Сейчас бы съездить за мехрем, схватить в охапку и привезти в номер. А там обнять, прижать к себе, уткнуться носом в русые волосы... и отоспаться вдоволь.
А что, время позволяет. Безумство, но почему бы и нет?
Невесомое прикосновение. Скользит по лбу к переносице и далее, по горбушке носа к губам.
Веч перехватил ладошку и, прижав к груди, убаюкал настырные пальчики.
- Выглядишь уставшим. И не высыпаешься.
Не размыкая век, промычал что-то нечленораздельное.
- Веч, а ты помнишь, как наши страны объявили друг другу бойкот?
- Ммм... откуда ж мне помнить? Малой был, лет пять или шесть. - Он повернулся на бок, приоткрыл один глаз.
- Совсем-совсем ничего не помнишь? - не унималась мехрем. Приспичило же ей.
- Ну-у... Батя что-то такое рассказывал... и дядья тоже. Когда я повзрослел и стал похож на человека.
Она фыркнула и рассмеялась.
- А когда ты повзрослел?
- Когда впервые победил в бохоре*, - ответил лениво Веч, потягиваясь.
Она замолчала, но ненадолго.
- И что рассказывали?
- Ну-у... не особо интересно... В то время у меня голова была забита ножами и новыми приемами. Ударами, подсечками...
- А ты знал, что на свете есть такая страна - Амодар?
- Нее. Я и о Доугэнне тогда толком не знал, не то что о каких-то чудных странах.
- А я только-только родилась, когда... наша страна обидела вашу, - сказала она тихо.
- О, да ты уже старушка, - засмеялся Веч и притянул её к себе.
- А о Доугэнне узнала в школе, и о том, что с вашей страной разорваны все отношения. А как вы жили после бойкота?
- Как жили? - задумался Веч, выписывая пальцем загогулины на нежной коже.
По-разному. Церкал* отца занимался разведением скота, семья матери преуспела в торговле специями. Победа в бохоре стала формальностью, после которой отец ввел сына в клан. На спине Веча поселилась роскошная самка снежного барса, а сам он раздувался от важности.
- Ну-у, мы жили...
Торговали с ривалами, те охотно брали нибелим и аффаит, предложив взамен опыт и знания для развития Доугэнны. Нет уж, хватило с лихвой сотрудничества с соседями-зазнайками. Сами разберемся, как нам встречать рассветы и провожать закаты, - ответили отказом ривалам.
И переменили своё мнение, прослышав, что зазнайки покатываются со смеху, сравнивая отсталую страну с рассохшейся телегой, у которой колеса вросли в землю по оси, а сами облизываются на богатства Полиамских гор.
- ... жили...
Не сразу заскрипели колёса телеги, и она сдвинулась с места. Гордость и самолюбие толкали вперед, а предубеждения и косность тянули назад. В церкале отца заработала мясоперерабатывающая фабрика, возле дома матери открылась медицинская школа, а учёба стала обязательной повинностью, начиная с восьмилетнего возраста.
- ... жили...
Мечтали, рисковали, влюблялись и были предаваемы любимыми. Бунтовали. Назло и из упрямства ушли из отцовского дома. Крепли. Умнели. Закалялись как сталь. И стали теми, кто мы есть сейчас.