Вызвали на допрос и амодарскую докторицу.
Та не выказала ни суетливости, ни страха. Сев, замерла статуей и глядела в глаза дознавателям с редкостным спокойствием.
Пожалуй, самая смелая из всех амодарок, с которыми Вечу приходилось сталкиваться. Никого в гарнизоне не боялась, даже О'Лигха, как не боялась требовать и отстаивать, о чем в архивах накопилось достаточно катушек с записями прослушивания из кабинета докторицы. Иногда, правда, её заносило: требовала необоснованно много лекарств, требовала поблажек для тюремных пациентов, требовала разрешение на проведение абортов.
- Вы знакомы с Аамой лин Петра? – спросил Веч на амодарском.
- Да, - ответила докторица, подумав. – Она - моя подопечная. Ну, и её семья, разумеется. А что случилось?
Веч открыл рот, чтобы ответить, но О'Лигх упредил, велев ему на доугэнском:
- Об убитых и раненых - молчок. И о том, что твоя бабёнка в тяжелом состоянии, тоже. Не доверяю я докторице, от неё много шума и перьев.
- Аама лин Петра приходила намедни на прием? – спросил Веч, проигнорировав вопрос амодарки.
- Нет, - последовал короткий ответ.
- И вы не виделись с ней в тот день?
- Виделись. На улице возле больницы. Я возвращалась от пациентки. У Аамы был нездоровый вид, и я предложила пройти в кабинет для осмотра, но она отказалась. Я посоветовала ей отправиться домой и отлежаться.
- И всё?
- Ну да.
- Она ничего не спрашивала, ни о чем не говорила?
- Ну-у… нет. У меня сложилось впечатление, что она была чем-то озабочена и куда-то торопилась.
- Что было дальше?
- Мы распрощались, и она направилась… домой, наверное. Не знаю. Что случилось? Она жива?
- Почему интересуетесь, жива ли она? – спросил на амодарском О'Лигх.
- Думаю, вы не выпытывали бы сейчас в подробностях об Ааме лин Петра, не случись с ней что-нибудь плохое.
- Похоже, твоя мехрем решила подстраховаться и устроила себе алиби, - вполголоса предположил О'Лигх на доугэнском. - Придумала повод – прием у докторицы и сбежала из комендатуры. Встретилась с ней у больницы для отвода глаз, после чего направилась в лёжку.
- Зачем ей усложнять? – понизив голос, возразил Веч, тоже на доугэнском. – С таким же успехом можно добраться до искомого адреса вечером. Или ранним утром, спозаранку.
- Она храбра, но не настолько, чтобы в одиночку бродить в сумерках по заброшенному району. Да и на патруль могла запросто натолкнуться, - раскручивал командир ниточку предположений. – Логично?
Веч задумался. Звучит логично, но в чем причина поспешного бегства мехрем из комендатуры?
- В городе говорят об облаве. И о том, что есть раненые и убитые, - подала голос докторица. – Позвольте мне выхаживать наших… пострадавших. Вам ведь наплевать на них.
- Забудьте. Им уже не понадобится ничья помощь, - ответил сурово О'Лигх на амодарском. – Они ответят по нашим законам за каждую отнятую жизнь.
- Варварская жестокость этот ваш скорый суд. - Вскинула голову амодарка. – В мирное время у нас не всякий убийца приговаривался к смертной казни, разумеется, после честного и непредвзятого расследования.
- Но не в том случае, когда убиты наши люди, - процедил О'Лигх на амодарском и, поднявшись из-за стола, велел Вечу на доугэнском: - Проводи ее, ради Триединого, к выходу. Всю плешь мне проела, правдолюбка.
И вышел из допросной.
Раненых – и доугэнцев, и амодаров – разместили в здании бывшей школы. К последним приставили охрану - излишняя предосторожность, так как те лежали живыми трупами и дышали через раз.
Амодарской докторице строго-настрого запретили ухаживать за ранеными. Потому как не внушала доверия, мало ли. А у Г'Оттина своя метода, он за шкирку вытягивал безнадежных с того света и в короткие сроки ставил на ноги. К тому же, свидетельских показаний набиралось катастрофически мало, и как скоро мехрем придет в себя, зависело от авторитетного мнения Г'Оттина.
Тем же вечером доугэнцы переполошили весь подъезд топотом сапог и громким стуком в дверь на четвертом этаже. Веч с осторожностью занес мехрем, и мать её, увидев безжизненно свисающую руку и запрокинутую голову дочери, ахнула, закрыв ладонью рот, и заплакала беззвучно. А уж какие усилия прилагал Веч, пытаясь не растерять выдержку и сохранять спокойствие, лишь Триединому известно. Мелкая испуганно жалась к бабкиной юбке и глядела на вошедших, разинув рот. Хозяйка, очнувшись, отправила девчонку в другую комнату и прикрыла дверь, велев сидеть тихо и не мешаться под ногами у взрослых.