И ослабил хватку, отпуская Айями.
- Гони! – велел водителю на даганском.
Мотор взревел, и машина стартанула на запад - от городка, от столицы, от всего, что осталось в старом мире, разваливающемся на глазах.
Развернувшись, Айями смотрела в заднее стекло на удаляющуюся фигуру Имара в клубах дорожной пыли.
Так они и ехали – впереди машина сопровождения с пулеметом в крыше, следом автомобиль с амидарейками. Водитель рулил молча, в разговоры не вступал и не проронил ни слова, да и, наверное, не знал амидарейского.
Дочка поначалу жадно разглядывала пейзаж за окном, но стеснялась незнакомого человека и разговаривала с Эммалиэ на ушко, но потом и она утомилась: снаружи ничего интересного, редкие рощицы с деревцами, поляны, словом, однообразие. Пристроила головенку на коленях Эммалиэ и задремала.
Айями пролистала документы, подготовленные Имаром. И подивилась – стоят печати в нужных местах, проставлены подписи в договорах, заключения вписаны чернилами. И придраться не к чему. Она поняла, что подразумевал Имар, говоря о новом имени. Теперь ее звали Фила лин Семина, упрощенный вариант имени Филавель. Выдуманное ли имя, или документы были выписаны для реально существовавшей амидарейки, Имар не уточнил. Да и важно ли это теперь, когда машина летит стрелою в сторону Даганнии? Правда, имена Эммалиэ и дочки, вписанные в бумаги, остались теми же, видимо, Имар решил, что проверяющие не заострят внимание, потому как ответственным лицом признавалась Айями, то есть, Фила лин Семина, под опекой которой находились малолетняя дочь и престарелая мать. Возраст тот же, семейное положение то же, предыдущее место жительства не изменилось. Филавель лин Семина – повторила про себя несколько раз. Не забыть бы, если спросят.
Она рассказала Эммалиэ о новой легенде в одной из редких остановок, когда амидарейки выбрались наружу, чтобы размять ноги.
- Значит, придется жить под чужим именем в постоянном страхе разоблачения? – спросила Эммалиэ.
- А и пусть. К новому имени привыкну, не оговорюсь, - ответила беззаботно Айями. После пережитого отчаяния в городке, когда она приготовилась к самому худшему, главной задачей для нее стало вытащить дочку из кромешного ада.
А Люнечке было без разницы, как называться, мама – она и на северном полюсе мама.
Следующая станция возникла ближе к вечеру, в сумерках. Покинутое здание без признаков жизни, малочисленный караул и знакомые очертания двух машин с зажженными фарами: одна – для пассажирок, вторая – для сопровождения.
Навстречу вышел даганн в офицерской форме, по количеству черных птиц на погонах Айями определила: старший лейтенант. Взяв протянутую папку, пролистал документы, изучил пассажирок, поставил печать и расписался в путевом листе, подтвердив: первая точка пройдена. Сколько их впереди?
И опять перегруз багажа, новая машина для амидареек и новый водитель. И новая машина сопровождения.
Ехали ночью, в кромешной мгле, а водитель и глазом не моргнул, ни разу не зевнул и вел машину, не шелохнувшись. У Айями ломило бока от сидячей позы, она и так пристраивалась, и эдак, и успевала подремать, но на высоких кочках выпрыгивала из сна и недоуменно оглядывалась, не понимая, где она и куда едет. Эммалиэ тоже пришлось несладко, она ворочалась, потягиваясь и разминая затекшие мышцы, дремала и, так же как и Айями, подскакивала на ухабах, спросонья озираясь по сторонам. Пожалуй, легче всех перенесла поездку Люнечка. Сбросив курточку и ботинки, она расположилась между женщинами и спала, подложив ладошки под головенку.
Сколько времени они ехали, сколько раз пересаживались на станциях, оставляя позади запыленные машины с раскаленными капотами, и забирались в следующий автомобиль? Айями давно перестала считать остановки, а путевой лист меж тем заполнялся.
Кушали на ходу, доставая из сумки, которую взяли с собой в салон, лепешки, печенье, сухари, сахарные кубики. Пили из бидончика, прихваченного из городка. На станциях водители забирали опустевший бидончик и приносили наполненный свежей водой, пригодной для питья.
Естественные надобности справляли в уличных клозетах при станциях, морщились, конечно, от запахов и неприглядности, но время для брезгливости прошло. Зато дочку Айями отводила за угол, боясь, что та провалится в выгребную яму или запачкается испражнениями.
Караульные обращали на амидареек ровно столько внимания, сколько его обращают на насекомых, и невозмутимо прохаживались с оружием наперевес по выверенному маршруту.