- А может, ты, Нина, привечаешь только тех, кто с тобой делится? - поддела Эммалиэ. - Кто мзду приносит, тот хороший, а кто в ноги не кланяется, тот враг тебе и родной стране?
- Мы с мужем не за себя радеем, а за ребятушек наших! - ответила Ниналини с жаром. - Для Сопротивления животов своих не жалеем.
- Подержи-ка. - Эммалиэ протянула сумку с капустой, и Айями, удивившись, взялась за ручки.
А соседка направилась к женщинам.
- Так что же ты горланишь о партизанах на всю округу? - спросила, подойдя вплотную к Ниналини. - Не боязно, что услышат чужие уши и донесут даганнам?
- Кто ж донесет? Здесь все свои, - ответила та, хорохорясь. - Разве что ты, соседушка, подведешь наше общее дело.
- А может, оттого кричишь без страха, что к Сопротивлению не имеешь никакого отношения?
- И не совестно тебе клеветать? - взвилась Ниналини.
- Не совестно. Потому что навела я справки у нужных людей. Не знают в Сопротивлении ни о тебе, ни о муже твоем, - сказала Эммалиэ.
- У кого спрашивала, глупая бабёнка? - усмехнулся снисходительно Сиорем. - У сплетниц на рынке?
- Я же ясным амидарейским языком поясняю: племянник шлет приветы, - отозвалась раздраженно Эммалиэ. - Жив, здоров, не голодает. И товарищи его тоже. Только вот за кашу благодарят не вас.
И, развернувшись, направилась по тропке к подъезду.
Ниналини не нашлась с ответом. Лишь дойдя до подъезда, Айями услышала, как она окликает товарок:
- Эй, подруженьки, куда вы? Неужели поверили старой ведьме? Во сне ей приснилось, вот и мелет, что ни попади.
- Зря вы с ними связались, - сказала Айями, когда дочка, помыв руки, бросилась к Динь-дон, по которой успела соскучиться. - Теперь Сиорем точно нас сдаст.
- Не сдаст. Побоится. Будет всех уверять, что я тронулась умом и навыдумывала с три короба.
- А кого ему бояться? Не нас же.
- Партизан. Айрамира. Каюсь, присочинила я немного и припугнула для острастки. Зато Сиорем не решится открыть рот, потому что Сопротивление не простит предательства. Ну, я так думаю, - хмыкнула Эммалиэ.
Разговаривая резко с соседом, она бросала обвинения не впустую, потому как те имели под собой основания.
Намедни поздним вечером в дверь постучали. Десятый час уже, кого нелегкая принесла? Может, от господина подполковника доставили очередную посылку? Плохо, что в ставнях нет щелей, и не видно, как машина подъезжает к дому.
- Кто там? - спросила Эммалиэ, подойдя к двери.
- С весточкой от вашего племянника, - произнес глухо мужской голос и кашлянул.
Женщины тревожно переглянулись, и Айями поспешно увела дочку в дальний угол комнаты, где, усадив на коврик, велела играть тихо и не выбегать из укрытия. И придвинула стул с наброшенным на спинку платьем, чтобы загородить Люнечку от входной двери.
Дочку не требовалось упрашивать и уговаривать. Она знала: если мама обеспокоена, нужно её слушаться. Тем более, Динь-дон не все буквы "арфавита" выучила.
- От какого племянника? У меня их трое, - сказала Эммалиэ.
- Двое, - поправил незнакомец. - Я от Айрама.
И в точности повторил условный пароль, оговоренный с парнем.
- Сколько вас? - спросила соседка.
- Один я.
Щелкнул замок, и Эммалиэ приотворила дверь, впуская гостя - молодого и неряшливо одетого мужчину в засаленной и местами порванной куртке. Из прорех выпирал ватиновый подклад, а стоптанные кирзовые сапоги обшоркались до серых проплешин. "Даже не потрудился снег обстучать", - подумала Айями с неодобрением. Вокруг шеи незнакомец намотал драный шарф невнятного бурого цвета.
Облик гостя соответствовал внешнему виду. Реденькая, но основательная щетина, подсохшая царапина у виска, слипшиеся волосы, когда мужчина стянул шапку. От него исходил запах застарелой несвежести, и Айями едва удержалась, чтобы не зажать нос.
Зря товарищ Айрамира оделся в лохмотья. Оборванец привлечет к себе гораздо больше внимания, нежели добропорядочный гражданин.
- Айрам шлёт привет, - сказал нежданный гость, теребя шапку в руках. - Просил передать, что жив, здоров, не кашляет.
Окающий говор выдавал в мужчине уроженца северных территорий.
- Рада слышать, что племянник в здравии и не забывает о тетушке, - ответила Эммалиэ сдержанно. - Но еще больше бы обрадовалась, если б Айрам навестил.
- Занят он. Важное задание выполняет.
- А твое имя, добрый друг?
- То знать вам не нужно, - сказал мужчина.
Наступило неловкое молчание. Товарищ Айрамира мялся, но не уходил. Не выгонять же человека взашей. Но и приглашать в дом, чтобы помыться и испить чаю, было бы, по меньшей мере, странно. Гость не пожелал своего имени назвать, значит, на этом любезности исчерпаны.