Айрамир посмотрел виновато. Словно ожидал, что слушательницы обвинят его в трусости. Но женщины подавленно молчали.
- Добирался двое суток до штаба полка. Передовая рядом. Провели меня в блиндаж, там адъютант встретил. Просмотрел документы и говорит, а-а, вот, значит, кого ждут, только руководство сейчас заседает, но скоро освободится. Тут-то меня и торкнуло по темечку: ведь по мою душу заседают и, ясен пень, с кем. Опередили, гады. Им ведь не составило труда узнать, куда меня направляют. Кто я и кто они? Солдат, пехота и начальники, командиры. И всё у них схвачено - и в окружении, и в госпитале, и на передовой. Тут я и говорю адъютантику, ну коли руководство занято, выйду покурить. Ну, и вышел, только меня и видели. Добрался на попутке до какой-то деревеньки, гражданским не показывался, схоронился в подлеске. Если начнут прочесывать окрестности, будут расспрашивать у местных о пришлых и о подозрительных. Прячусь и думаю, теперь я дезертир, что ли? В лицо меня знают, имя знают, место приписки знают. И ведь нюхом чуял, что не успокоятся, пока не возьмут за горло, и потому будут гонять как зайца. И самое главное, я долго не мог взять в толк, почему в той мертвой деревне порешили не только даганнов, но и наших.
Айрамир поднялся тяжело, походил по комнате, сгорбившись как старик, видно, придавили его воспоминания.
- В общем, сломал голову, соображая. Без сомнения, искали нас с Эринеем, чтобы убрать, - сказал, снова сев рядом с Айями. - Потому что видели мы то, чего не следовало видеть. Точнее, видели и остались в живых. Но чтобы свои подняли руку на своих же... Мы ж, как говорится, одного роду и племени. Или волкам только их стая - родня? И почему жив старлей, я же своими глазами видел, как его порубили за компанию с остальными. А потом вдруг всё стало ясно. Ясно и в то же время непонятно. Тогда, на станции, те двое разговаривали возле вагона, а я не сразу допёр, в чем странность. Говорили на чистейшем амидарейском, но вот тот, что носил майорские погоны, произносил слова не по-нашенски, с акцентом. Все святые! - Парень опять подкинулся, но Айями ухватила его за руку, принуждая остаться на месте, чем вспугнула задремавшую Кнопку. Айрамир глубоко вздохнул, успокаиваясь, и потер вспотевшие ладони о штанины. - Этот подлючий говор и картавое "эр" я ни с каким другим не спутаю.
- Не может быть! - воскликнула Айями, забыв о пригревшейся кошке на коленях.
- Всё может быть, - ответил парень мрачно. - В общем, решил я замести следы. В дезертиры не податься, оттуда только одна дорога - в мародёры. А если попадешься, сразу под трибунал и на расстрел. Надумал я затеряться среди людей, фронт-то растянулся до самого юга. Убегал без оглядки, и занесло меня аж на север страны. Добирался на перекладных, а попутчикам говорил, что возвращаюсь из госпиталя в родной полк. Документы у меня не спрашивали, я ж герой, на гимнастерке медаль горит, а вот имена называл разные. Не спрашивайте, как справил новые документы, но клянусь, никого не убил, правда, винтовку спёр. А-а, ладно, скажу. Направился в местный госпиталь, а туда как раз доставили раненых, среди них много тяжелых. Снимали с санпоезда. Как всегда, шум-гам, свободных рук не хватает. Я и пристроился помогать. Носилки таскал, плечо подставлял, когда просили. Меня за своего приняли, никто и не подумал выяснять, кто я таков и откуда. Тут один солдатик как раз и помер. Безнадежный был, попал под снаряд. Совсем мальчишка, даже стонать не мог, только хрипел, потому что трахея вывалилась наружу.
- Пожалей, Хикаяси*, его душу, - пробормотала Эммалиэ.
- В общем, присвоил его документы, думаю, парнишка не в обиде, хоть и упокоили его безымянным, - сказал Айрамир. - Пацана-то три месяца как призвали в армию, так что никто не смог бы вспомнить его приметы, а внешностью мы были схожи. В его родной роте и то не заметили разницу. Признали меня как его. Так и прошел я всю войну под чужим именем, вот только напрочь пропала охота геройствовать. И на подвиги не тянуло. Под пули старался не лезть. Убивал лишь затем, чтобы самому не быть убитым. Одно время думал переждать войну, валяясь по госпиталям, для этого необязательно ловить контузию или осколочное. Ведь умудрился же я однажды инфекцию подхватить, почему бы не пролежать два месяцочка на больничной койке, допустим, с воспалением легких. Но, во-первых, если часто болеть, заподозрят в саботаже и отправят в штрафбат, прямиком к смертникам, а во-вторых, крупозное воспаление так меня скрутило, что чуть не подарил душу Хикаяси. Так и отвоевал я до победного конца, то есть, до капитуляции. И смотри-ка, ни царапинки не заработал. Значит, святые сберегли.