Страница за страницей я смотрела, как она росла, вот она сидит на высоком стульчике, вот на плечах у отца, на покрывале в саду, а вокруг нее плюшевые игрушки и цветы, которые она даже не трогала, ребенок, который никогда не улыбался, смотрящий в объектив как в бездну. Я переворачивала страницы все быстрее, я не хотела ничего говорить Мелиху, пока не найду тебя, прежде чем смогу показать пальцем на маленького мальчика, который наверняка тоже был похож на него.
— Видишь, — мягко сказала я, — тут нет ничего страшного.
Девочка в альбоме росла, казалось, все время готовая убежать, ускользнуть из кадра, и ее глаза на худеньком лице всегда были тревожны.
Я перевернула уже много страниц, но тебя все не было; девочка уже стала большой и была одета в короткие платьица с оборками, которые носили в то время, на носу у нее были толстые очки, ей было уже шесть или семь лет, дата, написанная под фотографиями, не могла лгать. Меня охватила тоска, прозрачный листок порвался под моими пальцами, и Мелих воскликнул с упреком: «Осторожно, мама, ты испортишь его». Он положил свою руку на мою, чтобы не дать мне листать так быстро. На следующей странице я увидела девочку в поле, она смотрела в объектив, сжимая в руках куклу, и что-то изменилось в ее взгляде.
Еще страница, и я, мне показалось, я теряю сознание от облегчения, — наконец, ты появился, верхом на нелепой пегой лошадке, словно взятой из цирка, а сзади виднелся дом с красными ставнями. Папа держал лошадь за поводья и улыбался, ты тоже улыбался, жмурясь от солнца, на тебе был голубой костюм, а волосы были коротко острижены. Я заметила что-то в твоих руках и, приглядевшись, различила куклу, ту самую куклу, которую я дала тебе поиграть в тот самый день. На следующих страницах были другие твои фотографии — на велосипеде с маленькими колесиками, снова на плечах у отца, на берегу моря с кругом на талии, но на всех этих страницах не было меня, казалось, что я исчезла, неужели родители перестали фотографировать меня после твоего рождения?
Мои руки дрожали, и Мелих взял альбом и стал листать его сам, каждый раз облизывая пальцы. Вот ты ешь бутерброд, сидя на ступеньках крыльца, в странном костюме с картонными крыльями, криво висящими на твоей спине; а вот ты загримирован — у тебя клоунский красный нос и обведенные черным глаза. Я смотрела на эти фото, где не было меня, и помимо своей воли искала маленькое светлое очертание, то и дело видневшееся тут и там, маленький силуэт в голубом со светлыми волосами. Ты держал ее в руках или за руку, но она обязательно занимала какое-то место на снимке. Вдруг мне показалось, что я вспомнила, и особенно ясно, эти глаза — они были голубыми, но одноцветными, без зрачков, как глаза Кармина, неожиданно подумалось мне. Неужели это я все время искала в нем — этот знакомый слепой взгляд? Мелих прижался ко мне и обвил мою шею руками.
— Мама, можно я возьму одну фотографию себе? — прошептал он мне на ухо. — Тут есть одна моя самая любимая.
Я могла только кивнуть, не произнося ни слова, но, когда я начала листать альбом обратно, он заложил пальцем одну из последних фотографий.
— Вот эту, мам, — сказал он. — Вот эту, где ты на смешной лошадке.
Я оцепенела. Он принял мое молчание за согласие и чмокнул меня в щеку, прежде чем вытащить фотографию. Спрыгнув на пол, он побежал поставить ее на подоконник, потом, не обращая на меня внимания, стал собирать свой портфель.
Когда Адем вошел в комнату, я все еще сидела, держа альбом на коленях, сжимая побелевшими пальцами страницу, где теперь не хватало одного фото.
— Вы еще не ушли? — спросил он. — Мелих, ты опоздаешь.
Потом он заметил альбом, открытый у меня на коленях, бросил на меня короткий взгляд и, повернувшись к сыну, сказал:
— Ну-ка, приятель, бери свой портфель, сегодня я поведу тебя в школу. Беги надевай ботинки.
Мелих умчался. Адем подошел ко мне и сел рядом. Взяв альбом из моих рук, он закрыл его и положил на стол.
— Я был недостаточно честен с тобой, — прошептал он. — Девять лет назад, когда я нашел тебя на пороге отеля, я спросил себя, почему ты решила остановиться именно здесь, почему ты не прошла на один дом или несколько улиц дальше. И ты рассказала мне. Ты была там уже около недели. Ты сказала, что ищешь дом с красными ставнями. Ты не помнишь?
Я слегка покачала головой.
— Но ставни отеля были не красные, — тихо сказала я.
Он слабо улыбнулся и кивнул.
— На следующий день после того, как ты сказала мне это, я поговорил с патроном и спросил, могу ли я их перекрасить. Краска давно уже облупилась, он согласился, и к концу недели я перекрасил их в другой цвет.
Я непонимающе смотрела на него. Он взял меня за руку и переплел свои пальцы с моими.
— Я знал, что кто-то должен был где-то искать тебя и что этот кто-то, может быть, тоже интересовался домом с красными ставнями. Хочешь, я скажу тебе правду? Я не вынес бы, если бы они забрали тебя.
В прихожей раздался звонкий голос Мелиха.
— Папа, я тебя жду, — крикнул он, и прежде, чем отпустить мою руку, Адем очень сильно сжал ее.
— Скоро увидимся, — сказал он.
Услышав, что входная дверь закрылась, я встала и подошла к подоконнику. Я долго рассматривала фотографию, которую выбрал Мелих. На ней мой отец улыбался, ребенок, сидящий на пегой лошади, тоже улыбался той же сияющей улыбкой, и я почувствовала, что мое сердце готово разбиться. Если бы я могла вернуться в прошлое, если бы я могла выбрать какое-то мгновение, единственное мгновение, с которого можно было бы начать все сначала, я выбрала бы именно это.
29
Накануне я думала, что в этот последний день будет светить солнце, но небо было затянуто облаками до самого горизонта. Медленным шагом я направилась к парку. По пути я не переставала смотреть на часы, мой взгляд был буквально прикован к секундной стрелке, и я поднимала глаза, только чтобы перейти через улицу или не столкнуться с фонарем, которые были повсюду в городе. Я дышала в тон ходу секундной стрелки, и, казалось, мое сердце тоже подстраивало свое биение под ее ритм. Еще не было девяти, когда я пришла в парк, но у меня не было времени, чтобы придумать последнюю уловку, потому что Клэр тоже пришла раньше. Она неподвижно стояла у ограды, скрестив руки, заметив меня, она улыбнулась и торопливым шагом направилась в мою сторону, протянула мне руки и даже слегка коснулась своей щекой моей щеки.
— Я боялась, что вы не придете, — сказала она. — До последнего момента я боялась, что вы не придете. Я знаю, как это тяжело для вас.
Вместо ответа я кивнула головой. Я огляделась вокруг, и, догадавшись, что я ищу, она указала на автомобиль, стоящий на углу улицы, двое мужчин вышли из него, увидев меня, и направились к ограде.
— Это сотрудники того места, куда мы его отправим, — сказала она. — Не волнуйтесь, они ему ничего не сделают, они даже не подойдут к нему. Они здесь только на тот случай, если… если все будет хуже, чем мы планировали. Но я уверена, что все будет в порядке, Элен, — добавила она, сжимая мою руку. — Я уверена, что все пройдет спокойно.
Мы вошли в парк. Очень странно, но это было то же самое время дня, как в тот день, когда ты пришел ко мне и стрелял по шарикам, привязанным к балкону, потому что я увидела пожилую женщину с воробьями, медленно идущую по аллее, и я точно знала, что у нее в голове тоже были часы, та же секундная стрелка, управлявшая всеми ее движениями. Она несла коричневый бумажный пакет, а воробьи кружились вокруг ее головы, так близко, что напоминали корону, одновременно мягкую и колючую — из мягких перьев и маленьких острых клювиков.