Ляна выкладывала из сумки всякую всячину и аккуратно размещала в тумбочке.
— Лян, спасибо, но зачем мне всего так много? И зачем мне этот прибор для измерения сахара? В больнице наверняка это все имеется.
— Не спорь со мной, я лучше знаю, что нужно, а что нет. Сама будешь каждое утро проверять свой сахар. Это очень важно. Тут вот инструкция есть, все в ней расписано.
Елена Александровна, так звали яркую молодую женщину, когда-то работала бортпроводницей в Шереметьево. Сначала она испытывала жуткий интерес к романтичной профессии стюардессы, но скоро ей все наскучило, и она, решительно написав заявление об уходе, оставила «Аэрофлот», ни капли об этом не сожалея.
— Не вижу перспективы, — объясняла свой уход дальновидная Ляна.
Никто не понял ее самоотверженного шага, да и неудивительно, в то время сеть международных линий расширялась, да и работа считалась одной из самых высокооплачиваемых. Это были лучшие времена в «Аэрофлоте», но, будучи от природы слишком прозорливой, Ляна смотрела вперед и не ошиблась.
Только очень близким людям предоставлялось право называть Елену — Ляной, к числу привилегированных примкнула и Юлька. Ляна сама не понимала, как это произошло, что при первом знакомстве с Юлькой она представилась, как «Ляна». Юлька сразу приняла это имя и, даже вспоминая о подруге или рассказывая о ней Сонечке, детям и маме, называла не иначе как Ляна.
Они когда-то вместе летали в продолжительные командировки, гуляли по Буэнос-Айресу, посещали злачные места в Таиланде, восторгались красотами Сингапура и находили много общего в своих взглядах на жизнь, хотя и разногласий у них было немало. Что касалось отношения к мужчинам, то здесь их взгляды совпадали полностью. «Недоступность — вот главный козырь перед сильной половиной человечества», — считали они.
Мужчины замирали от восторга, наблюдая за летящей походкой двух стройных длинноволосых девушек, одна из которых была зеленоглазая, с гривой пшеничных волос, другая — голубоглазая, похожая на арийку, обладательница натуральных волос абсолютно белого цвета. Стоило мужчинам заговорить с Юлькой и Ляной, как они с первых же минут попадали в поле обаяния этих удивительных нимф, восторгаясь их гибким умом и блестящей эрудицией. Одна из них, характером более мягкая, отличающаяся сдержанной обходительностью, с манерами, исполненными достоинства, безупречно женственная, покоряла мелодичностью своего голоса и задумчивым взглядом раскосых зеленых глаз. Другая — обладающая исключительной интуицией, отчаянно храбрая и вихреподобная, восхищала смелостью суждений и абсолютными пропорциями тела. Мужчины в экипаже просто жаждали их общества, но девушки только посмеивались, оттачивая на проглотивших аршин собеседниках свое остроумие. Потом они хохотали до упаду, обсуждая потерявших дар речи мужчин, подтрунивая над ними и скоро теряя к ним всякий интерес, материал уже был отработан.
Неудивительно, что две симпатичные, уверенные в себе девушки почувствовали взаимную симпатию друг к другу. К сожалению, ритм жизни не позволял им находить время для общения вне работы. И только после того как Ляна оставила «Аэрофлот», подруги иногда встречались, проводя вечера в долгих беседах, лишь на миг прерываемых хрустальным звоном пенящихся бокалов.
— Знаешь, о чем я сожалею, — грустно улыбнулась Юлька, — что я еще не скоро смогу выпить с тобой шампанского.
— Подумаешь, беда какая. Зато сухие белые вина тебе хоть сейчас пить можно.
— Откуда такая осведомленность? — удивилась Юлька.
— Мы тоже иногда читаем медицинскую литературу.
— Извините, так мы будем делать укольчик? — робко спросила медсестра.
— Будем, будем, — сказала Ляна и, попрощавшись с подругой, плавной походкой покинула палату.
Почувствовав, как путаются мысли после инъекции снотворного, Юлька устало откинулась на подушку. Перед тем как полностью погрузиться в сон, она успела подумать, что давно уже не была так счастлива от заполнившей ее без остатка любви к тем, кто вспомнил о ней сегодня.
Узнав о произошедшей авиакатастрофе, Волжин помрачнел, больше всего опасаясь, что об этом станет известно Юльке, которую нужно держать в неведении. Он надеялся, что у тех, кто приходил ее навещать, хватит здравого ума, чтобы держать язык за зубами. Первые три дня Волжин пропадал в больнице, стараясь оградить Юльку от страшной новости. Он сделал все, чтобы после реанимации Юльку поместили в отдельную палату.
— Стас, ну зачем все это? Я могла бы лежать и в двухместной палате, — пыталась возразить Юлька.