Вечером молча, по одному мы собираемся у вырытой могилы. Вперед выходит Клавдий. Медленно, словно не узнавая никого вокруг, обводит нас взором. Смотрим на лицо погибшего - на нем так и застыл отпечаток безудержной ярости. Клавдий вздрагивает и внезапно загорается.
- Камарадас! - говорит он громко, отчетливо. - Камарадас! - повторяет он еще громче, призывнее. - Сколько надежд таилось в его душе, душе республиканца! Сколько прошло дней и ночей в упорном труде, для того чтобы познать славное искусство летного дела! И все это для того, чтобы бессмысленно погибнуть от осколков фашистской бомбы?.. - В голосе Клавдия горечь и обида. Нет, камарадас, не для этого мы учились, - твердо продолжает он. - Пусть эта тяжелая утрата будет всегда напоминать нам о главном: необходимо жить для того, чтобы победить в нашей борьбе. Будем стойкими!
Всегда будем помнить советы наших русских товарищей.
Раздается сухой треск выстрелов - прощаемся со своим товарищем. Его смерть для нас большой урок.
Утром мы продолжаем боевую работу. Взлетаем и не далеко от Сантандера встречаем группу фашистских бомбардировщиков, идущих в сопровождении истребителей.
Я навсегда запомнил тот бой, в сущности первый в районе Сантандера. Трудно описать, с каким упорством и беззаветной храбростью сражались молодые испанские летчики.
Самолеты противника настойчиво пытались прорваться к городу. Мы преградили им путь. От наших ударов два вражеских бомбардировщика рухнули в провалы горных ущелий. Чувство гордости за испанских летчиков невольно наполнило мое сердце. Молодцы! Сбылось то, о чем они мечтали и к чему упорно готовились.
Мы благополучно все до единого возвращаемся на аэродром. Приятно ласкают ухо звуки сирен, оповещающие жителей о том, что опасность миновала,
Я вижу - Клавдий выскакивает из машины и горячо обнимает своего товарища:
- Ты слышишь эти гудки? Они поют о нашей победе.
Первая победа! Наконец-то мы задержали врага на подступах к Сантандеру!
Но главное, что меня радует, - это даже не боевой успех, а то, чем он обеспечен. Впервые я почувствовал, что молодые летчики стремятся к взаимодействию, заботятся о взаимовыручке, о дружных совместных действиях. Порой во время боя я забывал, что сражаюсь вместе с новыми товарищами. Казалось, что вот ту машину ведет Панас, а рядом со мной летит не Клавдий, а Бутрым...
Однако неотвратимо надвигается новая опасность. Все чаще и чаще я думаю о перенапряжении сил. Оно порой не по плечу и опытным воздушным бойцам. Франко рассчитывает, что блокированная со всех сторон северная группировка республиканских войск не сможет долго продержаться. Вот почему фашисты изматывают войска и население ежедневными бомбардировками с воздуха. И вполне понятно, почему фашистское командование с таким остервенением бросает стаи своих истребителей против нашей эскадрильи. Мы им путаем все карты.
Осенние дни сравнительно коротки: это уже не те летние дни под Мадридом, когда восход спешил догнать закат. Но я подсчитываю число боевых вылетов и вижу, что мы в общей сложности находимся в воздухе столько же времени, что и летом. В среднем четыре-пять вылетов в день. Если учесть, что летчики лишь изредка получают возможность вылезти из кабины и поразмяться, что сутра до вечера они находятся в машинах, в полусогнутом положении, что обедать нам приходится урывками, на ходу, то станет ясно, как достается каждому из нас.
От многочасового сидения в кабине некоторые стали сутулиться. Плохо спят, несмотря на усталость, ворочаются, бормочут во сне, что-то выкрикивают.
Но тот, кто воевал, знает, как вдохновляет человека победа, сколько новых сил и возможностей открывает он в себе, если добился успеха. Нам удается иногда за один день сбить несколько вражеских самолетов. Это бывает в самые нелегкие дни. Но летчики тогда словно преображаются. Победа - лучшее средство восстановить силы, и я с радостью замечаю, как, несмотря на тяжелые условия, молодые летчики с каждым днем все успешнее овладевают искусством побеждать врага. Это заметно не только в воздухе, но и на земле.
Однажды утром я прохожу по стоянке и вижу, как один из летчиков вместе с механиком старательно замазывает краской огромного коричневого тигра, нарисованного на фюзеляже. Примета зрелости! Попробовали бы вы месяц назад сказать, что все эти тигры, орлы, коршуны на фюзеляжах - чепуха, несерьезное молодечество, так же как бесчисленные амулеты в кабинах - старомодное суеверие! Даже Клавдий и тот постоянно возил в своей кабине разноцветную фигурку клоуна. Правда, он отшучивался:
- Это мой второй пилот. Он мне подсказывает, куда нужно лететь.
Теперь поняли: врага не испугаешь разинутой пастью тигра, и в бою не спасет никакой амулет. Не спас же Мигуэля, хотя у него был амулет из амулетов - браслет, свитый из волос любимой девушки. Не спас амулет и Педро...
Иногда мы пролетаем над передовой, и я вижу, как солдаты в окопах поднимают винтовки, приветствуя нас. В эти моменты белый шарф Клавдия развевается, как вымпел.
Один из дней выдался пасмурным, дождливым. Летчики впервые за долгое время отдыхали. Я поехал навестить наших соседей - пилотов республиканской эскадрильи, расположенной от нас километрах в сорока. Они в этот день тоже не могли летать. Застал их всех в общежитии за довольно странным занятием: летчики сидели вокруг барабана, испещренного различными именами, и, читая эти имена, вспоминали, когда, где и при каких обстоятельствах они появились.
Меня тотчас усадили возле барабана и засыпали вопросами. Но мне не давал покоя барабан.
- Что это такое? - наконец спросил я.
- На этом барабане в свое время расписались наши лучшие друзья, - ответили мне. - И вот когда у нас есть свободное время, мы вспоминаем о них.
Вечером я уезжал. Уже сел в машину, как вдруг раздался крик:
- Камарада! Как же вы могли забыть!
Меня вытащили из машины. Кто-то спросил:
- Вы не знаете, какие почерки у, ваших летчиков?
Я рассмеялся. Нет, я еще не настолько изучил их, чтобы знать почерк каждого. Испанцы задумались, и вдруг кого-то осенила мысль:
- Пусть вслед за камарада Боресом каждый из нас распишется за одного из летчиков его эскадрильи.
- Но вы же не знаете их, незнакомы с ними!
- Мы не раз видели их в воздухе, - ответили мне. - Мы знаем, что так воевать могут только настоящие солдаты республики. А это наши лучшие друзья.
Я держу на ладони четыре смятых кусочка свинца. Угоди они в мой самолет вчера - мне бы несдобровать. А сегодня я ощутил лишь дробный глухой стук за спиной и в бою не придал ему особого значения.
Хуан очень доволен:
- Хорошо, что мы придумали эту спинку!
- Не мы придумали, а ты, Хуан! - говорю я механику.
В тот день, когда мы прилетели в Сантандер, я лишь под вечер смог поговорить с ним.
- Знаешь, Хуан! Сразу попали из огня да в полымя. И я не успел поинтересоваться, как ты себя чувствуешь после полета.
Хуан удивленно приподнял брови:
- Спасибо, камарада Борес! Чувствую себя хорошо. Правда, в полете немного замерз, но, когда услышал, что вы стреляете, забыл о холоде.
- Не страшно было? - улыбнулся я.
- Нет, что вы! Я все думал, что, хотя мое тело - лишний балласт для самолета, но зато, в случае чего, оно могло бы послужить защитой для вас сзади. Это меня успокаивало.
Хуан говорил искренне. Я знал это, но возмутился и резко сказал ему:
- Не говори глупостей, Хуан!
- Какие глупости, камарада Борес! Говорю вам, я всю дорогу думал о том, что сзади летчик совершенно не защищен, и сейчас об этом все время думаю. - И тихо добавил: - Надо что-то сделать. Так дальше нельзя воевать.
Я не придал значения этим словам. Что можно придумать? Броню за сиденьем летчика? Но ведь это дело конструкторов: уж кто-кто, а они-то знают, что в бою смерть всегда подкарауливает летчика сзади. Видимо, конструкция самолета не позволяет устроить броневую защиту за спиной пилота. Броня утяжеляет вес самолета, снижает его летно-тактические данные. Ну, а что касается того, можно так дальше воевать или нельзя, то сама жизнь показывает: можно. Можно, если хорошо усвоишь одно правило: "Не подставляй в бою спину, а иди на врага грудью". Правда, правило правилом, а бой боем, и у человека не сто глаз. Но что поделаешь!