— Эй, с тобой говорю, гаджо! — ну вот, он уже и русский вспомнил. — Ты глухой? Ты знаешь, кто я?
— Толстожопый дырлыно ты. Закурдал. Иди, баро зови, кар тути андэ кэрло4.
Этим я исчерпал доступный мне лексикон, но ему хватило. Казалось, он сейчас лопнет от злости и всё вокруг забрызгает газированным говном, но обошлось. Выругался по-своему, но с опаской, в сторону, как будто не мне, и заколыхал боками вдаль. Теперь, может быть, кто-то настоящий придёт.
— Здравствуй, хороший человек.
Как ни странно, баро этого бродячего лупанария выглядит на общем фоне почти прилично. Костюм, шляпа, туфли. Вышитая красными маками жилетка под чёрным строгим пиджаком смотрелась даже стильно. Гробовщик с претензией. Правда, алая шёлковая рубашка, золотые зубы, массивные перстни и цепь «жёлтого металла», на которой можно коня повесить, несколько выбиваются из образа. Но это признаки ранга, как погоны. Noblesse oblige. Во внешности его никакой цыганской крови не просматривалось — высокий, худой, с породистым умным лицом. Короткая причёска с проседью, седые усы. Я бы его, скорее, за немца принял. Но говорит по-русски чисто, без акцента.
— И тебе не хворать, не знаю какой человек.
— Все люди должны быть хорошими, — покачал шляпой баро.
— Люди ничего друг другу не должны, так что давай к делу.
Неловко на «ты» пожилому человеку, но он первый начал. Ставить себя ниже — плохая переговорная позиция.
— Мы видели сигнал маяка. Мы долго искали его, потратили много времени и энергии в дороге. Нашли — но кто-то закрылся там и не хочет говорить. Не знаешь, почему?
— Знаю.
Он смотрит на меня, ждёт продолжения, я молчу. На вопрос я ответил. Пусть задаёт следующий. Ему надо, мне не надо. Даю понять, что не рад их фрик-параду.
— Послушай, хороший человек, мы — рома дрома, люди дороги. Нам нужны зоры, иначе мы не сможем кочевать. Это вопрос жизни для рома дрома.
— Кто нужен?
— Зоры5.
Он достал из кармана пиджака разряженный до молочной белизны акк и показал мне. Я кивнул, показывая, что понял, о чём речь.
— Наша глойти ведёт табор Дорогой, но, чтобы выйти на неё, нужны зоры.
— На всей этой колёсной трихомуди стоят резонаторы? — удивился я.
— Нет, мы не такой богатый табор, что ты! Только на одной машине. Но наша глойти может уводить за ними остальные.
Помолчали. Цыган ждал от меня какой-то реакции, я его игнорил.
— Я Марко, хороший человек, — вздохнул он наконец, — баро этого табора.
— Сергей. Живу тут. И я не очень хороший.
Он развёл руками, признавая моё право не соответствовать его ожиданиям.
— Это маяк, хороший человек Сергей. Он нам нужен.
— Это мой дом, Марко. И хер я его кому отдам.
Я покосился влево, где на холме над морем стоят в рядок кресты. Цыган поймал мой взгляд, проводил его своим, вздохнул.
— Ты не понимаешь, Сергей. Маяк — это жизнь для всех нас. Остался всего один маяк, в Чёрном Городе, но он совсем старый, заряжает один зор три дня, а его сигнал еле виден с Дороги. Скоро его кристаллы рассыплются голубой пылью, и у Людей Дороги не будет маяка.
— Какая трагедия, — сказал я равнодушно.
— Мы не сможем ходить по Дороге, хороший человек Сергей! Это конец жизни для нас и многих, многих других Людей Дороги! Разве это честно? Разве это справедливо? Для тебя это дом, но ты можешь найти другой дом! Для многих-многих людей это жизнь! Где они найдут другую жизнь?
Знакомый заход. Вопрос жизни и смерти, но почему-то непременно за мой счет.
— Честность и справедливость, насколько мне известно, не входят в базовую комплектацию Мультиверсума.
— В базовую — нет, — неожиданно хитро улыбнулся Марко, — а в платные опции?
Вот это уже предметный разговор. С этого и надо было начинать, а не руки заламывать и на жалость давить.
4
Дырлы́но — дурак. Закурда́л — заебал. Кар тути́ андэ́ кэрло́ — хер те в глотку. Не пытайтесь повторить это цыганам на улице, если у вас нет «Глока» за поясом.