Тут он с запозданием понял, что мотор все еще работает. А двое сидящих спереди, лейтенант и старшина, молча наблюдают за чем-то.
— Раз, два, — наконец заговорил адъютант.
— Три, — не согласился шофер, мотнув подбородком куда-то в сторону.
— Три, — хмуро признал адъютант. И тут же добавил: — Четыре.
Они словно вражеские танки из-за бруствера пересчитывали. Мысль была до того нелепой, что Тимуру никак не удавалось ее отогнать.
Он тоже вгляделся сквозь лобовое стекло. Ничего не заметил: по-летнему одетые люди, наши, советские, загорелые и белокожие — женщины, мужчины, старик на костылях, толстая тетка сразу с двумя собачками на поводках, вон пробежала стайка подростков, вон фруктовый лоток и громогласный продавец за ним: «Покупаим! Чэрэшня! Красный, как кров, сладкий, как мед! Миндаль! Пэрсик!»…
— Что делать будем, старшина?
— Да чего тут поделаешь? — Шофер бесхитростно глянул на лейтенанта. — Бери ребятишек, пройдись с ними, купи мороженое. А я пока подъеду, дорогу спрошу: вон милиционер, видишь?
Как он спрашивал дорогу на трассе, Тимур сегодня видел дважды. И ничего такого «дядя Коля» вроде бы не говорил, постовой все ему рассказывал сам: и сколько до поворота, и что асфальт там выщерблен, и про грузовики, которые где-то неподалеку неделю назад столкнулись, и про то, какая змея его теща… Наверно, всю свою жизнь выложил бы, но и вправду было пора ехать.
Адъютант тут же вышел из машины, точно получив приказ от старшего по званию. Распахнул дверь. Коротко взглянул на ребят.
— Евгения и Ти… мофей, выходим. От меня ни на шаг. Распоряжение генерала Алексеева: считайте, боевой приказ.
— Есть! — очень серьезно ответила Женя.
Больше всего Тимур боялся, что лейтенант действительно купит им мороженое: взрослые — они такие, если тебе восемнадцати нет, ты для них детсадовец. Но он направился к бочке с квасом. Себе и Тимуру взял по кружке, Женя попросила стакан.
Пили медленно. Лейтенант все поглядывал на них, больше на Женю, конечно — и в сторону проулка, где «дядя Коля» разговаривал с милиционером. То есть это милиционер разговаривал, да еще и руками показывал что-то.
— Мальчик! Эй, мальчик!
Тимур вздрогнул. Инвалид, сидевший в тени платана на той стороне улицы, махал костылем… ему? Да, кажется, именно ему.
Взглядом спросил разрешения у лейтенанта — но тот не успел хоть как-то ответить. «Сейчас, Семеныч-ага!» — откликнулся черноголовый паренек, пивший квас в двух шагах от них. Поставил на крыло бочки опустевший стакан и подбежал к человеку с костылем.
Тимур невольно присмотрелся к ним. Но почти в ту же секунду прозвучал клаксон: громко, дважды подряд.
Шофер узнал все, что нужно, — и, видимо, узнанное было таково, что отпадала нужда таиться, высматривать незримого противника.
— Говорит, еще с первой смены так, с начала июня, — спокойно объяснил «дядя Коля». — Дети коминтерновцев, больные, на санаторном режиме… Испанцы тоже: дети героев войны, а иные и сами герои.
— Не по душу дочери генерала Александрова. — Это было скорее утверждение, чем вопрос.
— Не по Женькину, — твердо кивнул шофер. — И не по самого генерала Александрова. В общем, бери чемодан, лейтенант: вход вон там, две сотни метров отсюда.
Что ж, Тимур и предполагал: вряд ли ему выпадет судьба нести Женины вещи. Хорошо хоть, на его собственный вещмешок, тощий и обидно потрепанный, адъютант генерала Александрова покушаться не стал.
Тимур вскинул «сидор» на плечо — и охватывающий горловину узел, хитрый узел, который он так хорошо научился завязывать, вдруг распустился столь мгновенно, будто всю дорогу специально ждал, когда появится возможность это сделать. Вещмешок мягко шлепнулся в молочно-белую пыль. Женя, к счастью, не видела этого позорища: шла впереди рядом с лейтенантом, даже, кажется, чуть ускорила шаги.
Руки сами выполнили привычное движение… но оно оказалось не настолько привычным: лямки снова развязались. Он торопливо завозился, больше не думая о том, чтобы узел получился правильным. Тот, однако, вообще никаким не получался. Тимур скрипнул зубами, теперь не задумываясь даже, смотрит ли на него Женя…
— Дай-ка. — Он сам не заметил, как водитель оказался рядом. Под руками сержанта вещмешок затянулся мгновенно, словно бы даже испуганно. — Иди. Женьку береги… кавалер.