- Я бы предпочел дело выпить. Но если ты настаиваешь… - Айнон скорбно изогнул брови.
- Очень. Иначе настаивать будет уже Глава Гильдии.
- Ну, я с удовольствием с ним поговорю.
- После ваших “разговоров” полГильдии нужно чинить, а вторую выбрасывать, - Дарис фыркнул, а затем скорбно закончил: - Честно, я уже сомневаюсь, что дружить с тобой весело.
- Эй! - Айнон, смеясь, вскинул брови, шутка была старой и уже давно не пугала, как в первые разы.
Теперь, когда он научился определять, когда люди шутят, он мог и посмеяться над подобным. Свобода не для рабов, но ты понимаешь это, только получив ее. Что делать рабу со свободой, когда он не умеет даже шутить? Не умеет принимать решения, заботиться о себе, понимать людей?
- В общем, кое-кто с большими деньгами желает отправить на отдых Мать Ханну, - Пересмешник вновь вежливо огляделся и плюхнулся в стоящее в углу кресло, - и срочно.
- О, тогда нам стоит пойти помолиться.
Айнон фыркнул и с облегчением захлопнул занудный том. Он бодро поднялся и принялся собираться, натягивая на себя свой кожаный нагрудник и собирая по всей комнате раскиданные ножи. Все это время Пересмешник терпеливо его дожидался, невозмутимо следя, как он ищет оружие.
- Я думал, у вас тут кто-то убирается, - Дарис с интересом проследил за тем, как полуэльф вытаскивает ножи из-под кровати.
- Я. Как вижу грязь, так сразу убираюсь… - Айнон фыркнул, - в другую комнату.
Он, конечно, преувеличил, иногда на него все же нападали приступы педантичности на грани психоза, и он принимался упорядочивать мир вокруг, как будто стоящие ровно в ряд книги могли защитить его от дурных воспоминаний и тревожных чувств. Через пятнадцать минут Айнон защелкнул крепление плаща и кивнул в сторону двери.
- Двери? - Пересмешник, кажется, был удивлен, мужчина улыбнулся.
- В доме никого.
Они выскользнули из дома, благо перед ним было темно, несмотря на то, что это был Верхний город. И неторопливо пошли тенями к Церкви. Было большой удачей, что бывшее поместье Данариуса располагалась недалеко от церковного дворика. Всего и надо было, что спуститься по длинной лестнице да пересечь площадь. Впрочем, удачей было абсолютно все в жизни Айнона. В иные дни он задумывался, чем ему придется расплачиваться за все эти “дары”. Бывший раб рано осознал простую истину: платить придется за все, будь то даже просто улыбка.
Мимо в темноте чуть более шумно, чем следовало, протопала вооруженная компания.
- Очередные идиоты, - раздраженно зашипел Дарис. - “Невидимая сестра”, а между делом, перед нами мужик!
Айнон в ответ только хмыкнул. Под юбку им никто не заглядывал, так что сказать точно, баба или мужик, никто не мог.
К счастью, на площади перед Церковью, что исполняла роль церковного дворика, были только ночные идиоты, поджидающие неосторожных прохожих, но имеющие большие шансы встретить или компанию с Хоук, или убийц из гильдии. Стражники же обладали каким-то феноменальным чутьем и ловко обходили опасные закутки. Они неторопливо поднялись по длинной лестнице, обходя золоченную статую не пойми чего. Айнон глубже натянул капюшон, проходя во внутреннюю часть Церкви - не в само здание, а в маленький дворик справа от входа, куда выходили кельи сестер, склад, библиотека и двери прочих церковных зданий.
- Как думаешь, - Пересмешник заинтересованно оглядывал открывшееся пространство, - где в это время может быть наша Мать?
Они как раз стояли в углу маленького дворика. Все вокруг было засажено цветами, а в центре стояла круглая клумба с золоченной статуей молящейся Андрасте. Возле каждого здания горел светильник, освещая маленькую площадку перед ним. Кажется, где-то в Тевинтере были магические светильники с магическим огнем, которые поддерживали специальные маги. И в Орлее, если он ничего не путает. Но здесь были простые масляные.
- Не знал, что она у нас общая, Дарис, - Айнон усмехнулся. - Но если ты о Ханне, то, наверное, в малой часовне. В саму Церковь сегодня вообще лучше не заходить. Там сегодня не до нас будет.
- Сдается мне, ты что-то знаешь, - интонация подразумевала, что он может начать откровенничать.
Мужчина на это только фыркнул и промолчал. Есть вещи, о которых не стоит говорить отцу и матери, да и Пересмешник не настаивал. Меньше знаешь, меньше внимания привлекаешь, а значит, проживешь дольше. Не так весело, конечно, зато дольше. Они прошли к малой часовне. Дарис осторожно толкнул дверь, открывая маленькую щель. В итоге Айнон угадал верно, Мать Ханна со своим храмовником-телохранителем молилась, стоя на коленях перед статуей Андрасте. Кроме нее, в часовенке сидела еще пара сестер с книгами в руках. Аккуратно заглянувшие в щель, убийцы отступили в сторону.
- Ночь, а они молятся, - Дарис скорбно вздохнул. - Им-то что спать мешает? Святость?
Айнон весело фыркнул, представляя себе эту святость, почему-то в образе духа Справедливость. Впрочем, этот сейчас воет в своей Клоаке, или уже в доме Хоук? Они же вроде съехались?
- Меня интересует другое. Они всегда ходят с телохранителями?
- Проклятье, - Пересмешник тяжело вздохнул. - Совсем об этом забыл. На кой архидемон им телохранители?
Защищаться от святости, что мешает спать, видимо.
- Полагаю, самое время пойти покаяться, - Айнон решительно скинул капюшон, открывая лицо: все же его внешность лучше подходила для “работы с людьми”. - Я исповедоваться, ты упокаивать.
И решительно постучал в дверь.
- Чую, это будет самая долгая ночь Матери. Прошу, будь краток, - Дарис вздохнул и растворился в ближайшей тени, а Айнон шагнул к выходящей из часовенки Матери.
- Мать Ханна? - Айнон скинул улыбчивую маску, становясь мрачным тевинтерским беглецом с не самым простым прошлым. Он даже позволил некоторым воспоминаниям всплыть из глубины разума и отразиться на лице.
- Да, дитя? - женщина подняла на него усталые карие глаза и улыбнулась.
- Прошу, мне нужно исповедаться.
“Улыбайся, глупая кукла!”
- Сегодня уже слишком поздно, дитя, приходи завтра, - она по-прежнему улыбалась - вежливый кивок, и вот она уже собирается уходить.
“Улыбайся! Тебе ведь нравится!”
- Простите, боюсь, грех мой так велик, что не даст уснуть этой ночью.
Мать Ханна замерла и обернулась - она явно колебалась. С минуту ее теплые шоколадные глаза искали что-то в его чертах, и было то что-то в его болезненно изломанных чертах, в почти серых глазах, или же все же долг победил, но спустя минуту колебаний она благосклонно кивнула. Он позволил себе облегченно выдохнуть. Обманывать людей просто, они сами желают обмануться.
- Хорошо, дитя, - она сделала жест рукой, указывая на какой-то закуток, скрытый за цветущим кустарником, и мимолетно скользнула теплой ладонью по его руке.
Они направились в небольшой уголок между кельями. Три скамейки полукругом и вездесущая статуя Андрасте по центру, и все это в окружении благоухающего цветника. Мать Ханна предложила ему сесть на одну из каменных лавочек. И он выбрал дальнюю, ту, что была напротив узкого выхода из закутка, вынуждая сурового храмовника встать спиной к выходу, не упуская Айнона из виду. Мать села рядом. Она была уже не молода, и ее карие глаза смотрели на него тепло и сострадательно. Вот только ему сострадание вообще было не нужно. Ни ее, ни чье-то еще. Какой толк от сострадания? Бессмысленное чувство.
- Простите, Мать Ханна, не мог бы он уйти? - Айнон бросил обеспокоенный взгляд на телохранителя.
- Керас - мой телохранитель, и он - храмовник, он ничего никому не расскажет, не нужно беспокоиться, - храмовник саркастично усмехнулся, и Айнон сделал вид, что не слышал его. - Итак, дитя, в чем ты хотел покаяться?
Она положила ладонь на его кисть, лежащую на коленях. Сухая старческая рука жгла своим теплом его кожу. Женщина улыбалась, весь ее вид был подобен святости невесты Создателя. С нее можно было лепить вечный, безликий образ Андрасте. До чего же все это бессмысленно… Все эти тепло и сострадание, не подкрепленные действием, они были обычной ложью. Сколько людей радостно обманываются ими? У нее были узкие запястья, хрупкие, как и все старческие кости. Она прожигала его своим пониманием и добротой, они жгли, но не были способны растопить.