— Зачем вы оставили меня в живых? — спросил Квендульф.
— Ты умный и способный, — ответил пастырь Регинмод, — Но пока слишком молод. Поэтому даже не представляешь, насколько редко это встречается.
— А Лейдольфв вы тоже вытащите?
— Ты смог вытащить себя сам. Такие нам и нужны.
Квендульф в очередной раз почувствовал щемящую беспомощность.
— И что, птицу вы мне тоже простите?
— Птицу можно изготовить и новую. А вот человека, способного и готового её убить, — он покачал головой, — Такой человек может только обнаружить себя. Его невозможно
— А что будет с моим другом?
— О ком ты?
— Лейдольф, вы в его знаете. Мы вместе приехали.
Про Гесту юноша даже не спрашивал. Она прекрасна, она выберется. В этом он не сомневался.
— Мы будем хлопотать, — сказал пастырь.
— …Но ничего не получится, — закончил за него Квендульф
— Почему ты так думаешь?
— Вы всё равно мятежники, а не чиновники короля.
— Ты тоже мятежник, — морщинистая рука поглаживала меч, — Ты не представляешь, как много работы и славы тебя ждёт. О, никто и не вспомнит, что ты бастард. Потому что твоя слава просто затмит славу твоего отца. Вот увидишь!
Галера упёрлась носом в топкий берег и остановилась. Квендульф посмотрел вперёд, но увидел там только пустырь с круглым фундаментом давно сгоревшей мельницы.
Их никто не встречал. Впереди были только ночь и пустырь.
— Вы не боитесь, что ваших мертвецов похитят? — спросил Квендульф.
— Нет, что ты. Они ничего не значат. Будет надо — поднимем новых. Ты сам видел, как обширны городские кладбища.
— Я понял, — Квендульф заметил, что ему что-то упирается в живот. Он опустил глаза и заметил рукоять рапиры.
Она до сих пор с ним, в ножнах. Этот факт настолько его удивил, что когда пастырь поднялся со скамьи, юноша даже не посмотрел в его сторону. Медленно, готовый в любую секунду к параличу, он поднёс пальцы к рукоятке и сомкнул их. А потом рванул оружие наружу.
Лунный свет сверкнул на обломке рапиры, словно вспышка крошечной молнии. А потом она вошла в правое предплечье пастора.
Пастырь вскрикнул, попытался отскочить и уронил меч на доски палубы. И на Квендульфа обрушилась вонь. Целый океан, целое море тошнотворной, сладкой вони.
Вот и конец чарам!
Квендульф отшвырнул горе-пастора ударом локтя, подхватил с палубы меч меч. Пальцы задели капли ещё не высохшей крови. Не прерывая движения, он бросился к борту.
Вслед ему неслись визгливые ругательства. Язык этой ругани был ему незнаком. Наверное, это тот самый язык богов. Ведь именно оттуда, из пустынь дальнего юга, где стоят священные города, пришла вера в Бога и Богиню.
А вот Сибби не было слышно. Может быть, его вообще нет на корабле. Или старый мерзавец затаился — так поступают все, кто не боится богов, но боится людей.
Надо было вернуться, отыскать его и зарубить. Вот таких, как Сибби, Квендульф бы истреблял без пощады. Руки сами тянулись, чтобы устроить мщение.
Но Квендульф не вернулся на корабль. Слишком уж там воняло и слишком уж противно вопил раненый Регинмод.
Он шагал по берегу и пытался сориентироваться получше. Город был необозримо велик, даже больше, чем юноша мог себе вообразить. Даже не верилось, что ничтожество вроде короля-узурпатора смогло овладеть настолько обширной землёй. И это только столица, а есть же и другие территории…
Квендульф шагал в ночь. Он не знал, куда идёт и как долго продержится, если наткнётся на патруль и не сможет сбежать. Но это было не важно. Что бы не ждало его впереди — он собирался дорого продать свою жизнь.
14. Арад-Нинкилим, привратник
Первое, что видит человек, когда идёт по стёртым за столетия камням мощёной набережной — это огромная угловая башня, ослепительно-белая, с черепицей из полупрозрачный тёмно-зелёной породы, похожей на очень прочное стекло. Огромная башня нависает над ним, слепит глаза на беспощадном полуденном солнце, заставляет зажмуриться. Крашеные известью стены шибают в лицо жаром, словно из кузницы.
Войти в город можно только здесь. Башня намеренно сделана угловой, чтобы его было легко простреливать лучниками с обеих стен.
В отличии от других городов, вокруг него не найти ни деревень, ни поместий. Город живёт от моря, он стоит на голой каменистой земле и оградил стенами весь небольшой плодородный участок, что напитали каналы.
Люди учёные, вроде Арад-Нинкилима, говорят, что он выглядит точно так же, как допотопные города, которых оплакивают бесчисленные таблички, составленные на языке богов. Там тоже не упомянуты ни деревни, ни поместья. Только просторные, величественные храмы, и дома, и каналы, и улочки, и пруды.
На улицах играют дети. Когда приходится туго, их продают в рабство.
А за стеной — только дикая степь и пустыня. Оттуда приходит смерть и странствующие купцы. Оттуда привозят кедр. Там злые духи, чудовища и люди-скорпионы. Человеку учёному нет нужды там бывать.
И вот очередной гость собирается войти в город. Он вступает через башенные ворота под каменные своды, расписанные заклинаниями, и только теперь понимает, насколько она просторная. Внутри достаточно места для небольшого дворика, где можешь остановить лошадь или рассадить вереницу из двенадцати трофейных рабов.
Каменные крылатые львы на кубических постаментах, расставленные по углам дворика, рычат на посетителя с четырёх сторон.
Тут, внутри, человеку становится чуть легче, чем было снаружи. Солнце уже не лупит по голове и глазам, он может стоять в тени. Но даже в тени очень жарко и душно.
Помещение жреца-привратника — здесь же, отгороженная перегородкой из кедра. Он расспрашивает всех входящих и заносит их в список на восковой дощечке. Так что чужестранец не сможет скрыться в священном городе.
Слева и справа — скамьи для стражников. Если обойти крылатого льва, увидишь, что прямо под его хвостатой задницей на постаменте нарисовано угольком игровое поле. Когда визитёров нет, они режутся там в шашки или кости. А жрец присоединяется к игре — или сидит на своём месте и делает вид, что этого не замечает.
Сейчас во дворике было пусто. Ворота заперты по случаю послеполуденной жары, стражники ушли, только несколько дозорных несут свою вахту двумя этажами выше. В этот час спят даже боги. И только неутомимые львы скалились на юношу, но были бессильны его достать.
Арад-Нинкилим оглядывался по сторонам. Потом заглянул на своё будущее место работы. Там он тоже не смог отыскать ничего интересного.
В комнате из трёх стен было чисто и стандартно, словно в храмовом алтаре. Его предшественник не оставил здесь никаких следов — ни от себя, ни от своей работы.
Арад-Нинкилим подумал, что иноземца такой порядок может и удивить. А жители священных городов его не замечают, потому что здесь всё так устроено. У каждого есть своя обязанность, на каждую болезнь своё лекарство и заговор, и на каждое дело есть свой ритуал.
Иногда дела идут не так. Но случается и так, что лекарство не помогает. К тому же, как следовало из того, что узнал юноша, в ближайшие годы такие неудачи будут происходить всё чаще и чаще…
Сам Арад-Нинкилим замечал подобные детали только потому, что был ещё юн и совсем недавно перебрался в другой город. Священные города чуть-чуть, но всё же отличаются между собой — не просто так разные боги хранят разные города.
Закончив с осмотром, он отправился назад, в общежитие. Вымершие улицы дышали духотой. Казалось, полуденные жар сгустился до того, что стал жидким и льётся на голову, словно масло.
Арад-Нинкилим пытался понять, в чём смысл его назначения. Что задумал старый Кити-Лишар? Или он ничего не задумал, просто совпадение?
Увы, жара на улице была такая, что у него не получилось даже думать. Мысли плавились на солнцепёке, как бараний жир на сковороде.
В комнаты младших жрецов полагалось идти через главный храмовый зал. Арад-Нинкилим не знал, что это придумал, — но этот человек был умён, как старый Кити-Лишар, а может и умнее.