— …ужасное и прекрасное создание, бесконечно опечаленное своим бессилием помочь людям, — говорил Рогатый. — Я коснулся его.
— И что было дальше? — спросила Доминика.
— Не знаю.
— А рог?
— Это не рог. Это перо с Его крыла, — отвечал Рогатый. — Не спрашивайте. Я просто знаю.
— Так значит… — кошмарное подозрение появилось у Доминики. — Брат Алонсо умер, потому что его озарила… благодать?
— Я не хотел.
Только теперь Доминика поняла, что все это время слышит и Энрике. У того «репертуар» не изменился, но голос его стал тих, сух, бессилен — на его фоне она хорошо различала даже негромкий голос Рогатого. Вот и славненько.
Она слезла вниз. Все, что рассказал ей Рогатый было непростительной ересью. Но ведь и все, что она увидела и почувствовала с тех пор, как попала в Кратер, было ересью. Святая Инквизиция обрекла бы ее на смерть за сам рассказ о ее пребывании в Кратере! За пределами Доктрины нет истины — вот и весь сказ. Но если Доктрина вступает в противоречие с ее, Доминики, опытом — то и рассказ Рогатого может быть правдой?
Некоторое время она колебалась. Не стоит ли ей отказаться от собственного опыта, смежить веки, закрыться и предаться истовым молитвам, в надежде на то, что Господь увидит ее непоколебимую веру и спасет?
А плесень тем временем будет подбираться все ближе к ней…
В конце концов, она никогда не была теологом. Она была солдатом. А солдат имеет дело с тем, что видит — и действует сообразно. Если здесь — в преддверии Ада! — есть святое оружие, то ей надлежит пойти на любые жертвы, дабы обрести его. Подумать только, ангельское перо, впечатанное в лоб глупого послушника — прямо здесь, под носом у тварей тьмы!
Единожды решив, она принялась за дело без промедления.
У нее ушли целые дни на то, чтобы определить порцию плесени, не слишком угрожающую приступами кошмаров, но имеющую полезное ей последействие. Она втирала в десны небольшой клочок, пережидала кошмар, а потом принималась за работу. Со временем она научилась угадывать порцию все лучше и лучше.
Мизинцем на левой руке она решила пожертвовать. Именно им она резала камень во время последействия плесени. Вскоре палец усох, окостенел, окаменел. К тому времени она вырезала из камня нож — увесистый четырехфунтовый тесак. Заточить его о каменные стены оказалось невероятно сложно — просто не было достаточно ровного участка стены, чтобы шлифовать лезвие. Но многие времена спустя Доминика получила достаточно острое лезвие, некоторые части которого могли резать, а не только лишь рвать.
Первым делом она отделила окаменевший мизинец — так будет работать сподручнее. Затем вылепила из камня сосуд для плесени, с кое-как пригнанной крышкой и проушиной для веревки.
На веревку пошли волосы Доминики. Слава богу, монахиням давно разрешили отращивать волосы, особенно служащим в боевых отрядах! Волос хватило на юбку-пояс и несколько коротких веревок — подвешивать к поясу нехитрый скарб инквизитора.
За время работы пол камеры промялся под ее ногами; ноги же отмерли, как ранее мизинец, и окаменели по колено. И это было даже кстати! Предстояло прорубиться сквозь фронтальную стену, а затем как-то подниматься по ней снаружи.
Ноги она отсекла после того, как собрала всю плесень в свой сосуд. Было не больно, лишь немного жалко.
Десяток тщательно отмеренных порций плесени потребовался, чтобы расширить окно-бойницу в стене пятифутовой толщины. Вбив ноги в стену снаружи, она выбралась и впервые увидела Кратер во всей красе — насколько позволили тучи пепла, конечно. Изнутри Кратер не выглядел кратером — скорее, колодцем. Где-то в невероятной вышине виднелся кружок дневного света. Завиваясь спиралью, столп пепла подымался из безвидной глубины. Стены Кратера, насколько хватало глаз, были испещрены мириадами окошек темниц. Показалось ли ей, или из некоторых что-то торчало? Вероятно, она не первая, кто догадался пройти сквозь стену.
Она сидела на собственных отрезанных и вбитых в стену ногах — и ей пришлось повиснуть на них, как на брусьях, ведь ей надо было как-то подниматься. Темное колдовство плесени придавало ей сил. Действуя методично, как машина, Доминика выдергивала кошмарный костяной клин из стены, вбивала повыше, подтягивалась, выдергивала, вбивала…
Путь ее лежал к одной из ближайших бойниц. Оттуда доносился слабый хриплый клекот — голос Энрике. Она нашла бандита в плачевном состоянии, наполовину вплавленным в камень. Несчастный дурак не догадался запастись плесенью, прежде чем лезть наружу. Видать, так дурно на него подействовала близость девы-монахини. Все тело его окаменело, лишь глаза бешено вращались в глазницах, да челюсть подергивалась, извергая пошлости.