Твеленева на пароходе "Абхазия" отправили на восток. Жизнь ему спасли, он потом вернулся в строй, снова воевал, заслужил звание Героя Советского Союза,
Одесса жила заботами и помыслами участников обороны города. Однажды комиссар полка Николай Андреевич Верховец привез из города листовки, которые получил в горкоме партии. Это было обращение одесситов к воинам, в котором говорилось:
"Мы, одесские граждане, рабочие и работницы, служащие и интеллигенция, домохозяйки, обращаемся к вам, героическим воинам нашей страны, защищающим Одессу от вражеских извергов, с чувством глубокой признательности и искреннего восхищения вашим мужеством, стойкостью, отвагой... Громите и дальше фашистских разбойников так, как это делаете сейчас!"
Наша эскадрилья "ночников" получила на этот раз короткую передышку. Командир батальона авиационного обслуживания майор Погодин только что возвратился из порта: провожал свою семью. Ко мне он подошел со словами:
- Командир полка приказал предоставить вам машину для отправки семьи. Поспешите, товарищ старший лейтенант, сами знаете, положение тяжелое...
Документы у меня давно подготовлены, ждал только, когда выздоровеет Валентина... Главное - машину дают, остальное уже не так сложно, - думалось мне.
Однако пришлось добрых два часа потратить на беготню из штаба в штаб, пока отпустили в мое распоряжение шофера Николая Трегуба. Лишь в пятом часу вечера подъезжали мы к Вознесенскому переулку, неподалеку от вокзала. Переступаю порог. Коридор сплошь завален корзинами, чемоданами, узлами. Жена кормит сына, сестра ее Мария еще что-то укладывает в чемодан.
- Граждане дорогие! - говорю им с отчаяньем. - Кто же будет тащить все это хозяйство? Да с таким багажом и на пароход не пустят!
Жена умоляюще смотрит на меня:
- Да ведь малыш... И не на один же день едем, - и заливается слезами.
И все-таки половину груза пришлось оставить, отобрали самое необходимое. Присели на дорожку по обычаю. И снова жена в слезы.
- Ну успокойся! Что еще?
- Тяжко дом оставлять, как ты не понимаешь... Может, обойдется? Неужели город сдадут?
- Да и не собираемся сдавать! - с жаром убеждаю,
- Тогда зачем уезжать? - набрасывается она на меня. - Жены Асташкина, Орлова, Пискунова не испугались, ты сам говорил, что они помогают оружейникам набивать патронами ленты. Чем я хуже, я тоже хочу помогать полку!
И я снова долго и терпеливо уговариваю ее, положив руку на плечо. Дескать, все правильно, была бы ты мне боевой помощницей и никуда бы не уезжала, но ведь о Викторе, о сыне нашем нужно подумать!
Валентина покорно соглашается, но снова и снова оттягивает время. Нет отца, ушел в свои мастерские, он остается с предприятием, но нужно же попрощаться... Может, последний раз видимся, - глаза моей Валентины снова наливаются слезами, и это становится нестерпимым.
Наконец, Коля Трегуб решительно произносит:
- Больше ждать нельзя!
- Да, да, - подхватываю я, - можем опоздать! Отец напишет...
Очутившись на Пушкинской, в бесконечном потоке машин, лошадей, тележек, обо всем говорим уже в прошедшем времени. Что было, чему радовались, того уж нет. Дома, цветы на клумбах, каштаны, платаны, бирюзовое море - все расплывалось, теряло свои конкретные очертания.
Подъезжаем к порту, и Мария испуганно восклицает:
- Боже! Сколько народу? Да разве сможет корабль всех вместить?
Да, действительно, город стал кочевым. Трудно протиснуться в этом потоке. Громыхают повозки, нагруженные скарбом, стреляют выхлопными трубами грузовики, кричат дети. Зной, пыль, запах гари. Грустным, укоризненным взглядом провожают нас стоящие вдоль дороги старухи. И мне кажется, что упрекают именно меня. И хочется крикнуть: я остаюсь и буду до последнего вздоха защищать город, защищать вас!
В порт мы все же успели вовремя. Однако, когда я стал наводить справки, оказалось, что теплоход "Ленин", на котором должна была отплывать моя семья, снялся с якоря полчаса тому назад. Я растерянно переступал с ноги на ногу, и дежурный стал объяснять, что "Ленин" ушел раньше, так как погрузка была закончена досрочно, а оставаться в порту небезопасно: фашистские самолеты не дают покоя.
Опоздавших комендант порта распорядился отправить на танкере "Ворошилов". Мы воспрянули духом: танкер уходит сегодня и приблизительно через час начнется посадка. Не успели спустить трап, как на берегу началось нечто невообразимое. Сотни людей с чемоданами и узлами, словно подгоняемые вихрем, ринулись через проходные ворота к пирсу. Вскоре, однако, установился относительный порядок. Шаг за шагом продвигалась очередь. Но когда мы почти уже подошли к трапу, надрывно завыли сирены. Воздушная тревога! И все поспешили в укрытия. Мы спрятались за высокой каменной стеной. Самолеты появились со стороны города. Послышался свист летящих бомб, внезапно земля вздрогнула, к небу взметнулись оранжевые столбы. Когда утих грохот и немного посветлело, я увидел небо, густо усеянное хлопьями разрывов зенитных снарядов. "Юнкерсы" вразброд уходили в сторону Лузановки. Четыре наших "ястребка" наседали сверху, ведя по противнику интенсивный пушечный и пулеметный огонь.
Объявили отбой, и люди снова прихлынули к трапу. Наконец мы на палубе. Отыскали уголок между горами канатов и ящиков, сложили скарб. Можно немного отдышаться. Палубы, узкие коридорчики, корма буквально впритык заполнены людьми, Всеми овладело нетерпение: почему стоим, чего ждем, надо сниматься с якоря, ведь стервятники могут снова налететь... Разговоры о хлебе, воде, бомбежке.
Но вот переполненный корабль внезапно замирает и в наступившей тишине разносится:
- Провожающим оставить танкер!
Я прощаюсь, на душе пустота, ни грусти, ни отчаяния, какое-то отупение охватывает все мое существо. Боль придет там, на берегу.
Перегруженный, скрипящий и стонущий танкер медленно отходит.
Глава VIII.
Что такое героизм
Наши корабли, несмотря на грозную опасность, регулярно совершали рейсы Одесса - Большая земля и обратно. Теплоходы "Армения", "Грузия" увозили раненых, "Ташкент" подвозил войска, продовольствие, боеприпасы, оружие для осажденного города. Это были переходы, полные смертельного риска, но Родина требовала: "Моряк, чем можешь, помоги Одессе!"
Мы тревожились за судьбу близких и родных. Еще свежа была в нашей памяти трагедия "Кубани", следовавшей в Новороссийск с тремя тысячами женщин, стариков и детей на борту и разбитой в районе Евпатории. Издеваясь над беззащитными людьми, гитлеровцы долго кружили над мирным судном, сбрасывая бомбы и обстреливая корабль из пулеметов. На помощь пострадавшим пришли пароходы "Пестель" и "Чатыр-Даг" и подобрали оставшихся в живых. Буксир дотянул израненную "Кубань" в Севастополь.
После этого случая летчики должны были встречать и сопровождать, сколько позволял запас горючего И-16, транспортные суда. Эти обязанности в основном выполняла первая эскадрилья Михаила Асташкина. Опытный, заслуженный воздушный боец Михаил Егорович пользовался авторитетом среди личного состава. В эскадрилье был налажен отличный порядок, и может быть, поэтому меньше было потерь, о чем не однажды напоминал нам на разборах командир полка. Однако на войне никто не застрахован от неожиданностей. Как-то возвратился Асташкин с задания - сопровождал тройкой корабли - и мы узнаем: наш неуязвимый Миша ранен в ногу. К счастью, кость не была задета, но летать ему пока запретили. Доктор Шаньков настаивал, что самое меньшее неделю Асташкин должен отлежаться.
Вернуться в строй пришлось досрочно: Виктор Климов, заместитель командира первой эскадрильи получил тяжелое ранение и был срочно отправлен в тыл, врачи опасались за его жизнь. Шестакову пришлось скрепя сердце уступить Асташкину.
Рана, правда, не зажила как следует, но капитан уже с небывалым подъемом готовился к вылету на боевое задание. Мы с Мишей Шиловым в то утро отдыхали после ночных полетов и после завтрака решили навестить старого друга. Идем полевой тропкой, навстречу техник Петр Романюк. Улыбается во всю ширь, завидя нас. Комедия, говорит, с нашим Егорычем.