Меня усаживают за стол, и беспокойная теща начинает информировать о том, что школы отводятся под госпитали, заводы начинают готовиться к эвакуации. В парке имени Шевченко ночью поймали шпиона.
- Так-таки и шпиона? - улыбаюсь я,
- Да-да, говорят, фонариком сигналил, - не унимается теща.
- Кому сигналил? Самолетов еще не было, а вы... Паниковать раньше времени не стоит.
- Люди говорили... - обиженно поджимает губы Анастасия Григорьевна.
Жена умоляюще смотрит на меня, и я говорю примирительно:
- - Давайте лучше обсудим, что будете делать во время налета вражеской авиации. Обязательно спускаться в бомбоубежище! И с Валентиной поосторожнее, смотрите уж тут за ней... Непременно сообщите, когда отправите в родильный дом.
Громыхая по железной лестнице, сбегаю с третьего этажа вниз, мчусь переулком и на ходу вскакиваю в трамвай. Тащится он медленно, и меня все время подмывает спрыгнуть. Кажется, пешком дошел бы быстрее. Земные скорости раздражают авиаторов.
Налетов на город пока не было. Но Одесса готова была отразить нападение, промышленность быстро перестраивалась на военный лад. Перестраивалась и жизнь города, и сами люди. Военкоматы штурмовали сотни добровольцев: просили немедленно отправить на фронт, в действующую армию. На митинге в Черноморском пароходстве моряки приняли резолюцию: "Каждый из нас будет самоотверженно продолжать работу на своем участке и в любую минуту, когда это потребуется, грудью станет на защиту социалистической Родины".
На цеховых митингах судоремонтного завода № 1 многие рабочие-стахановцы подали заявление с просьбой принять их в ряды Коммунистической партии. Сотни женщин, мужья которых ушли на фронт, стали на их место у станков.
Военная обстановка еще больше сплотила, сроднила людей.
...Мы ждали последних сведений с фронтов. Половина двенадцатого ночи. Заговорило радио. Сводка, и опять тревожная. Начальник штаба водит по карте карандашом, передвигает флажки. Красный флажок, синий флажок. Жирная линия протянулась от Мурманска до впадения Дуная в Черное море. Да, это уже не игра в "красных" и "синих", - думаю я, покидая помещение штаба. А ночь - как в мирное время. Блещут равнодушные звезды, чуть шелестят листья на ветвях деревьев. Тишина. Раньше с курганчика мы любовались залитой огнями Одессой. А сейчас город погрузился во мрак.
Глава IV.
Первый экзамен
День за днем мы все основательнее вживаемся в обстановку военного времени, летаем с рассвета до поздней ночи. Прикрываем город и порт, ведем разведку. Но пока что противник не появляется в поле зрения.
Между тем от начальника штаба Никитина мы знаем, что летчики нашей 21-й смешанной авиадивизии за Днестром уже ведут бои. 67-й полк во главе с командиром майором Рудаковым за эти несколько дней отразил несколько налетов на аэродром, сбил тринадцать самолетов противника.
Около трех десятков Ю-88 в сопровождении "Мессершмиттов" появились воскресным утром в районе Грасулово. Бомбы разорвались в полукилометре от рассредоточенных самолетов, не причинив никакого вреда. Командир эскадрильи капитан Афанасий Карманов первым взмыл в небо и устремился в атаку. В неравной схватке ему удалось сбить вражеский бомбардировщик, а затем и истребитель. Но и его самолет был обстрелян. С большим трудом удалось Карманову оторваться от преследователей и посадить изрешеченную машину.
Фашисты пытались бомбить аэродром в Бельцах, где базировался 55-й истребительный полк под командованием майора В. П. Иванова. Однако благодаря бдительности постов ВНОС и активным действиям летчиков вражеская атака была сорвана.
Зная об успехах боевых товарищей, мы сетовали на свое бездействие. По-прежнему полеты в заданный район, по-прежнему охрана объектов...
Но однажды, патрулируя севернее Одессы, мы обнаружили два "мессера". Пытались навязать им бой, однако противник уклонился. Так и вернулись ни с чем.
Командир полка, выслушав донесение, сказал, иронически улыбаясь:
- Видно, не приняли вас за серьезных противников, слабаками посчитали...
Возвратились с полета Алексей Алелюхин и Михаил Шилов. Тоже безрезультатно. Раздражение их было сильно еще и потому, что, пролетая над знаменитым одесским пляжем Ланжерон, они обратили внимание на усыпанный людьми берег: купались, загорали, будто ничего особенного не произошло.
- Нашли время нежиться на солнце! - возмущался Шилов.
- Раз народ отдыхает, значит спокоен, чувствует за собой силу, А сила это мы: пехота, моряки, авиаторы. Ясно, комсомолия? - возражал Иван Королев. - Что ж теперь, по-твоему, сесть в подвал и нос не высовывать?
Шилов промолчал, и в наступившей тишине все отчетливо услышали далекое гудение. Дремавшие под тенью акаций летчики насторожились. Вытянув шеи, всматривались в голубое небо, но оно было чистым. Между тем гул нарастал, становился все отчетливее, резче.
По звуку мы определили, что это не наши. Но тогда почему молчат посты и не открывают огонь зенитчики? В это время дежурило звено лейтенанта Василия Мистюка из третьей эскадрильи. Мистюк опытный летчик, куда же он исчез со своей тройкой?
Пока мы строили догадки, прислушиваясь к подозрительному гулу, над аэродромом послышался пронзительный свист, земля под нами дрогнула, а небо словно раскололось пополам. Все произошло в считанные секунды, внезапно. Мы выскочили из укрытий, чтобы своими глазами увидеть противника. На высоте 600-700 метров развернутым строем удалялись на запад шесть "Хейнкелей".
Как же случилось, что враг подкрался незамеченным?
Однако рассуждать некогда, звено в составе Михаила Стешко, Ивана Пескова и Петра Гуламенко пошло на взлет. Надо настичь, атаковать и сбить противника.
Юркие "ястребки" в одно мгновение набрали высоту и скрылись за редкими облачками. Но догнать вражеские самолеты оказалось все же задачей непосильной, не позволяла скорость. Майор Марьинский нервничал: куда запропастился Мистюк, Окажись он со своей тройкой вблизи, и врагу несдобровать бы.
Нас всех охватило чувство вины. Еще бы, среди бела дня позволили врагу свободно гулять в нашем небе, сидели прислушивались, гадали... Но что же служба оповещения?
Начальник штаба Никитин звонил, выяснял, ругался. Оказалось, все-таки зевка дали посты ВНОС. Они не ждали противника со стороны моря, а когда опомнились и начали звонить в полк, "Хейнкели" уже были над аэродромом. Наш дежурный принял сообщение под грохот разрывающихся бомб.
Но это не снимало с нас вины, вернее - с лейтенанта Мистюка. Оказывается, он, увлекшись поиском, уклонился далеко на север от Одессы. Связаться с ним и навести на цель не удалось из-за плохой погоды. Вот так одно к одному и сложились неблагоприятные обстоятельства.
Это был предметный урок и для летчиков, и для связистов, и для зенитчиков. Правда, противник своей задачи не выполнил, полк не понес потерь, если не считать десятка воронок на взлетном поле. Их тут же засыпали и разровняли.
Первый налет был предпринят, очевидно, для того, чтобы вызвать в наших рядах смятение, панику, но враг просчитался. Были, конечно, перепуганные, но это в городке, где бомбежка произвела некоторые разрушения.
У одного жилого дома фугаской отбит угол, вместо окон зияют дыры, под сапогами неприятно похрустывает битое стекло.
Я поспешил на свою квартиру. Здесь все было перевернуто кверху дном. Оконные рамы болтались на железных петлях, дверь перекосило. Попытался навесить ее, но ничего не получилось. Пол был усеян осколками битой посуды, осыпавшейся штукатуркой. Пыль еще не осела и неприятно щекотала ноздри. Мне не захотелось ни к чему притрагиваться и наводить порядок. Вдруг показались ненужными вещи, предметы, которые еще вчера веселили душу и радовали глаза. Я отобрал несколько фотографий, прикрыл дверь и сошел вниз. Но не успел сделать нескольких шагов, снова услышал пальбу зениток. Неужели опять налет? Пригибаясь, мимо штакетника пробежала женщина с мальчуганом, и почти в тот же миг раздался оглушительный взрыв. Женщина мгновенно упала, накрыв своим телом ребенка. По земле скользнула зловещая тень "Хейнкеля" и исчезла за домами. По крышам забарабанили пули. Я глядел в бездонное синее небо, и ненависть вскипала в моей душе. Так ли они сильны, чтобы безнаказанно летать над нашими жилищами, разрушать города, калечить людей? Не позволим осквернять нашу землю!