Ко всему можно привыкнуть: к ожесточенному орудийному огню, свисту осколков, к рваным дырам в плоскостях, к сумасшедшей пляске мрака и света, к ночным посадкам, когда земля угадывается каким-то особым, шестым чувством. Привыкаешь ко всему, что таит в себе явную опасность: сама опасность не так страшна, если ты не раз шел навстречу, преодолевая ее. И в то же время человек не может побороть в себе давящее чувство ожидания опасности. Сколько я ни летала и в какие переплеты ни попадала, для меня всегда было страшнее предчувствие опасности, чем сама опасность.
Внезапно на наш тихоход обрушился шквал огня. В небе началась свистопляска прожекторных лучей. Я повела машину змейкой, уклоняясь то влево, то вправо. Нельзя было позволить врагу надолго поймать У-2 в перекрестие лучей и в то же время, как это ни рискованно, требовалось подольше «поводить» прожектористов. Ведь главная моя задача заключалась тогда в том, чтобы обеспечить подход к цели самолета Поповой.
Снаряды ложились все плотнее. Осколки рвали плоскости, и было просто непонятно, как это они не задели пока нас самих, не попали в двигатель. Но вот сзади под нами появились вспышки взрывов. Наш самолет тотчас окутала мгла, обстрел прекратился.
- Попова и Рябова сработали! - кричит Ольга. - Теперь пора нам. Жми быстрей!
И я «жму». Набираю высоту и планирую на цель с тыла. Бомбы ложатся точно. Вновь бьют зенитки, лезвия лучей вспарывают темное небо. Но уже поздно. Задание выполнено, мы берем курс на свой аэродром. [77]
В ту же ночь вылетели на бомбежку парами еще несколько экипажей. Новый прием полностью себя оправдал.
* * *
Любые наши действия, особенно действия парами, обязательно предполагали надежное боевое содружество между экипажами, взаимную выручку. И в самом деле у нас существовала крепкая спайка. Не было случая, чтобы кто-то из летчиц бросил подругу в опасности. Девиз «сам погибай, а товарища выручай» стал для нас непреложным законом. Это порой помогало экипажам благополучно выходить из самых сложных ситуаций.
Многие из нас стали уже закаленными солдатами. В длинные осенние ночи иногда приходилось делать по восемь - десять вылетов. Летчицы буквально не вылезали из кабин, особенно когда нам давали «ночи максимум» - с максимальным количеством боевых вылетов на каждый экипаж. Штурманы докладывали о выполнении задания здесь же, у самолетов. Техники и вооруженны молниеносно заправляли машины и подвешивали бомбы.
В одну из таких ночей нам предстояло бомбить Моздок. Самолет заместителя командира эскадрильи Ольги Санфировой со штурманом Руфой Гашевой был почти у цели схвачен лучами прожекторов и попал под сильный перекрестный зенитный огонь. Как ни маневрировала летчица, ей не удавалось вырваться из освещенного прожекторами пространства. Положение «ласточки» казалось безнадежным. Вот-вот один из снарядов должен был угодить в нее. Санфирова пошла на резкое снижение. В это время на подходе к той же цели оказалась командир звена Нина Распопова со штурманом Ларисой Радчиковой. Увидев, что Санфирова и Гашева в опасности, подруги бросились на помощь. Распопова решила отвлечь огонь врага на себя. Снизившись до предела, она направила свой У-2 на немецкие прожекторные установки. На земле произошел сильный взрыв. Воспользовавшись замешательством врага, Ольга Санфирова вывела свою машину из зоны огня. Прожектористы переключились на самолет Распоповой. Обстрел усилился. Уходя из-под огня, Санфирова и Гашева с высоты 700 метров начали бомбить зенитные батареи фашистов. Одна из батарей замолчала…
Пока шла эта неравная стычка двух почти безоружных самолетов с зенитчиками, появились и другие наши экипажи. Все спешили на помощь товарищам. Таня Макарова [78] со штурманом Верой Белик, видя, что самолет Распоповой находится под сильным обстрелом, намертво схваченный лучами прожекторов, попытались подавить огонь зенитных батарей бомбами. Но вдруг У-2 Распоповой начал резко снижаться и планировать в сторону своей территории. Понять, что произошло, было невозможно: то ли гитлеровцам удалось подбить машину, то ли были ранены девушки. Вновь подходившие экипажи один за другим продолжали бить по зенитным точкам, по прожекторам, по скоплению живой силы и техники противника. Отбомбившись, наши девушки вернулись на аэродром. Нина Распопова с Ларисой Радчиковой на свою базу не прилетели. Неужели за жизнь подруг им пришлось заплатить своей жизнью? Наши опасения были напрасны. Вскоре из штаба дивизии сообщили, что летчицы нашлись. А через некоторое время Нина и Лариса приехал в полк.
Доклад девушек Вершанской был лаконичным. Во время боя их ранило осколками снарядов. Оказалась пробоина в бензобаке. Из-за недостатка питания заглох мотор. Самолет быстро терял высоту. Распопова решила, что ей не дотянуть до своих передовых частей, и направила машину в сторону Терека.
- Зачем? - удивилась Бершанская.
- Хотела утопить ее…
К счастью, произошло почти невероятное: девушек спас воздушный поток. Когда до земли оставалось не более десяти метров, воздушный поток подхватил «ласточку» и перебросил через позицию противника. Приземлилась летчица на нейтральной полосе.
- Вот и все… - закончила свой рассказ Распопова. На другой день мы узнали, что из скромности Нина о многом умолчала. Когда самолет приземлился, фашисты открыли по нему сильный огонь. Подруги отползли в сторону, чтобы переждать обстрел, но уходить совсем они не собирались. Девушки рассчитывали, что рано или поздно к самолету подползут наши пехотинцы и с их помощью удастся оттащить У-2 подальше от врага. Но помощь не приходила, а силы у летчиц все убывали - давала себя знать потеря крови. Когда стало невмоготу, ослабевшие девушки поползли к своим. У передовой наших летчиц подобрали пехотинцы. Их хотели тут же отправить в госпиталь, однако подруги наотрез отказались и потребовали, чтобы их доставили в полк. [79]
…В августе меня назначили командиром звена, а Клюеву - штурманом звена. В мое звено вошли экипажи Нади Тропаревской и Нины Худяковой со штурманами Лидой Свистуновой и Катей Тимченко. Вначале я испытывала большую неловкость в связи с новым назначением. Худякова и Тропаревская были и старше и опытнее меня. Своими сомнениями я поделилась с Бершанской.
- Неплохо, что вы, Чечнева, самокритичны, - сказала Евдокия Давыдовна. - Это качество поможет вам стать хорошим командиром. Однако приказ отдан, и надо его выполнять. Идите принимайте звено.
Евдокия Давыдовна и на этот раз оказалась права. Нина Худякова и Надя Тропаревская не проявили и тени недовольства моим назначением. Они первыми сердечно поздравили меня. Мало того. Пока я осваивалась в новой роли, Худякова и Тропаревская взяли надо мной негласное шефство. Делалось это весьма деликатно, но я кое-что замечала и была очень признательна подругам за помощь.
* * *
В тот период противник не вел широких наступательных операций, но тем не менее бои не затихали. Наш полк взаимодействовал тогда с 11-м стрелковым корпусом, прикрывавшим подступы к Орджоникидзе и Грозному. Мы уже хорошо освоились в горах и за ночь вылетали на бомбежку в августе - сентябре по пять-шесть раз. Приземлившись, летчики не покидали машин и сведения о результатах боевых действий передавали штабным работникам тут же на аэродроме, пока техники осматривали самолеты и заправляли их горючим, а вооруженцы подвешивали бомбы.
Интенсивная работа уже начала сказываться на технике, все чаще стали барахлить моторы, хотя мы старались изо всех сил продлить срок их службы. Почти весь ремонт, в том числе и средний, наши специалисты проводили сами. И все же в сентябре в полевые авиамастерские улетело «на поправку» несколько самолетов. Ира Себрова и Ольга Санфирова первыми из нас очутились в положении всадников без коней. Вслед за ними вылетели в Хачмас, где размещались мастерские, и мы с Катей Титовой. Но недолго длилось наше уныние. Коллектив 44-й полевой авиаремонтной мастерской (ПАМ), руководимый Федором [80] Степановичем Бабуцким, отнесся к заказам женского авиационного полка очень внимательно. Самолеты выходили из ремонта раньше намеченных сроков.