Наконец вывели во двор. Наголо остриженная, в колодках, в арестантской одежде, стояла Оля под чужим небом, холодным ветрам, без фамилии, только с номером.
Уже под вечер партию рассовали по разным баракам — блокам.
Оля, Надя и Галя оказались вместе.
…В три яруса высились, словно закопченные, нары, похожие на лотки. В этой части барака — штубе, — тускло освещаемой единственной подвесной лампой, за длинным столом сидела женщина и шила, другая на незнакомом Оле языке громко читала стихи, третья била вшей на одежде…
Увидя вошедших, кто слез сверху, покинув свои лотки, кто высунулся из них и уставился на новеньких с любопытством.
— Откуда, дядецки? — спросила та женщина, что шила у стола, оставив свое занятие. У нее живые, густо-янтарные глаза, маленький вздернутый нос на добром лице.
Они ответили.
— О! Россиянки! А я естем полька… Ядвига, — она улыбнулась, высоко открыв десны. — Размовлям трохе по-россыйску… Разумешь?
— Кто из Советского Союза? — громко спросила Надя. Отозвались двое: девушка с нездоровым, желтого цвета лицом сказала, что она из Одессы, а коренастая, темноволосая — что из Смоленской области.
В барак вошла миловидная женщина с волосами до плеч, в синем, подчеркивающем стройность, платье. У нее фиалковые глаза, нежная кожа лица.
— Цуганги, ко мне! — приказала она, и Ядвига подтолкнула Олю:
— Пойдем, то так новичушек называен. А я перекладавач буду… як то — переводчица, тлумачич… Разумейте?
— Я ваша пани блокова Анель Ожаговска, — строго объявила женщина, подозвавшая их. — Здесь вам не курорт… Завтра будете распределены по рабочим командам. Исполнительность, усердие и — никаких жалоб. За нерадивость — карцер, лишение пищи. За саботаж — экзекуция. Каждое утро, в три часа, — поверка, аппель. На сборы, уборку коек пять минут. Вот ваши койки.
Анель указала рукой на ярусы справа и ушла.
Надя забралась на верхнюю нару. Галя вместе с Олей устроились внизу. Вскоре рядом с ними села Ядвига, спустилась Надя.
— Анель только с виду ангел, а сама есте змия жултошкура, пшед ними выслугавце… Ховала в Кракове своего коханка, не знала же он ест партызанем… А главный зверж — ауфзеерка Кифер, надзирательница… Вы тылько слез своих не показывайте, не оправче для них радошчи…
Ядвига рассказала, что в лагере она уже более полугода. Сюда попала после того, как каратели разгромили их партизанский отряд в Староховицких лесах.
— Понадобились им, сволочам, косы мои! — с болью, сказала Галя, все еще не примирившаяся с этой утратой.
— А як же, — ответила Ядвига, — комендант Гротке продает влосы для матрасув — пулмарки за кило. Моя знайкома работает в канцелярии и там виджала паперы… бумаги… Для якыхсь науковых опытов продает нас Гротке по 170 марок за голову…
Они тяжко помолчали. Наконец Ядвига сказала:
— Ну, пора и спать, девочкы. Завтша день с непривычки важки будет… тяжелым…
Оля долго не могла уснуть. Впивались в бок деревянные стружки матраца. Жалили клопы. Тревожил осатанелый, хриплый лай собак. Мимо окон барака, подсвечивая карманными фонариками, гортанно галдя, шастала охрана. Кто-то из женщин вскрикивал во сне. Галя пробормотала: «Мама… мамочка» — и всхлипнула, прижалась к Оле. Душил спертый воздух, вобравший запах параши, прогнившей соломы, пота, нечистого тела. Наконец недолгий сон сморил Олю. Очнулась она от резкого, требовательного крика:
— Аппель! Цельаппель! Аллее раус! (Все выходить!)
Зловеще взвыла сирена. Галю словно ветром сдуло. Оля вскочила, ударившись головой о верхние нары, став босиком на цементный пол, поспешно оделась, прибрала в своем лотке. В это время к ней подбежала Анель и, недовольная тем, как подоткнуто «не в кант» серое одеяло, сбросила его на пол и с размаха ударила Олю ладонью по лицу:
— Перестелить!
Оля оторопела от неожиданности, обиды и гнева. Но пока перестеливала заново, в дверях появилась грузная женщина с гривой медного отлива волос под черной пилоткой, с тяжелым подбородком. Кожаные перчатки доходили у нее до локтей. «Ауфзеерка Кифер», — мелькнуло в голове у Оли. Китель с трудом сходился на груди надсмотрщицы.
У выхода из барака Кифер преградила Оле путь, закрыв собой дверь, приблизила к Оле прыщеватое лицо. Потом отступила, словно раздумав, пропуская Олю. А когда та шагнула вперед, Кифер с криком: «Антретен! (Строиться!)» — ударила ее хлыстом по плечу.