Седая женщина бросилась к всаднику, исступленно припала к сапогу, целуя его.
Всадник мягко отстранил женщину. Привстав на стременах, закричал простуженным голосом:
— Бабоньки! Не встречали вы Олю Скворцову из Акмолинска?
Гомон мгновенно умолк, женщины словно прислушивались, что еще прокричит этот командир. Только одна, с перебинтованным грязной, окровавленной тряпкой лбом, сказала в раздумье:
— Никак, сестренку ищет, а может, жену…
И тогда Оля узнала Анатолия. Как он оказался здесь? Именно на их пути? Или это ей померещилось? Но нет — он, он! Она задохнулась от волнения. На смену ошеломленности пришло желание спрятаться в толпе, уйти от позора, не попасть на глаза.
Вдруг Галя, стоящая рядом с Олей, закричала надрывно, так, что вороны всполошенно сорвались с деревьев:
— Есть Оля! Вот она!
Все вокруг Скворцовой расступились, и она осталась стоять одна, прижав к ногам ребенка, обмотанного платком. Анатолий, побледнев, спрыгнул с коня, пошел ей навстречу, узнавая и не узнавая в этой изможденной, в лохмотьях, женщине Олю. Она с трудом подняла на него измученные глаза.
— Оля! — Анатолий обнял ее. Прижав к себе, почувствовал, какая она худая. — Оля!
Колонна колыхнулась, понимающе продолжила свой путь. Жиленко не сразу обратил внимание на ребенка, потом словно по касательной, прошла мысль: «Наверно, чужого спасает».
— Наконец-то я тебя нашел, — сказал он и, осторожно обняв ее за плечи, повел в сторону от дороги к какому-то немецкому селению с аккуратными, словно из книжки, домиками под красными черепичными крышами, с подстриженными деревьями, зелеными палисадниками. Конь покорно следовал за ним, тычась мордой в спину Жиленко.
У первого же домика Анатолий привязал коня к изгороди, и Они вошли, до полусмерти напугав пожилых хозяев.
Приподняты на окнах синие маскировочные шторки. На стене призывает к благости картина с библейским сюжетом.
Мальчишка сразу заснул на диване.
Анатолий усадил Олю на широкий дубовый стул с прорезанным в высокой спинке сердцем, взял ее за руку, словно боясь, что Оля исчезнет. Пальцы и ладони у нее какие-то разваренные, будто она долго держала их в кипятке.
— Ты знаешь, как я искал тебя по всем лагерям после того, как старший лейтенант Васильцов сказал, что ты жива?
Он попытался притянуть к себе Олю, но она с ужасом отшатнулась:
— Нет, нет!
И, рыдая, заглатывая слова, рассказала без утайки все, что с ней произошло.
Смысл рассказанного Олей не сразу дошел до сознания Анатолия, а когда дошел, ему показалось, что рядом разорвался снаряд, оглушил его, завалил землей. И он, стряхивая с себя оцепенение, с отчаянием подумал: «Как же это так? Его Оля… его светлая, чистая Оля… Какая беда! Какое несчастье! И сколько она перенесла, но разве в чем-то она виновата?»
— Кому я такая нужна? — подавленно сказала Оля. Лица ее стало старым, некрасивым.
— Мне… Оленька, мне нужна…
— Нет прежней Оли… — хороня себя, тихо сказала она..
— Для меня есть! — закричал он. — В чем ты виновата? Ну скажи — в чем?
От крика проснулся мальчик, позвал: «Мама!» Лишь теперь в полной мере дошло до Жиленко то, что случилось.
— Как его зовут? — зачем-то спросил он упавшим голосом.
— Толик, — тихо, не поднимая головы и словно винясь, что осмелилась дать это имя, сказала она и раскутала ребенка.
У него опухли, посинели икры ног, бедра.
Жиленко спохватился. Да что же это он на самом деле?
Позвав хозяев, Анатолий жестами, малым запасом слов объяснил:
— Киндер — мильк, матери — брот…
Фрау заметалась, приговаривая:
— Гут, гут, герр офицер! Зер гут!
Толик впился в чашку с молоком, чмокал от наслаждения. Утолив голод, блаженно уснул. Оля сняла со своей головы полотенце, похожее на грязную тряпку. Жиленко сел на диван рядом с Олей, стал гладить ее поредевшие, с седыми прядями, волосы. Под этой лаской с лица ее словно смывало морщины, усталость, отчаяние, и она затихла, боясь шелохнуться, с наслаждением вдыхая запах пороха, пропитавшего его полушубок.
— Ты будешь с сыном ждать меня у мамы, в станице Староминской, на Кубани, — словно убаюкивая, говорил Анатолий.
Оля отпрянула:
— Не могу я туда! Понимаешь — не могу! В Акмолинск поеду…
— Нет, можешь и должна, — не принял возражений Анатолий, — мы потом вместе съездим к твоим родителям.
Он уже так решил. Твердо. Как умел принимать решения. Но Оля опять разрыдалась: