— Я готовился по вашей книге…
Богданов посуровел и отправил Васю „готовиться и по другим книгам“.
Курс „Отопление и вентиляция“, или, как мы его назвали, „отопляция“, ведет у нас гроза института доцент Зиновий Эммануилович Орловский. Лекции его великолепны, он охотно делится книгами из своей домашней библиотеки, но все студенты трепещут перед „Зиной“. На экзамене ему ничего не стоит половине отвечающих поставить двойки, невзирая на вопли провинившихся и хмурость начальства.
У Орловского огромный лоб, большие уши. Я несколько раз встречала „Зину“ на улице с теннисной ракеткой в руках и каждый раз поражалась: где нашел он среди развалин города корт?
Кроме того, „Зина“ неимоверно увлекается международным языком — эсперанто. Некоторые студенты, зная эту его слабость, перед экзаменами заучивают несколько словечек эсперанто, чтобы между прочим ввернуть их. Но плохо подготовленному даже это не помогает.
Меня он, после того, как я оттараторила ответ на два вопроса, спросил „на закуску“:
— А на чем в нашей профессии мы должны особенно экономить?
Я недоуменно пожала плечами.
— На электроэнергии, уважаемая, на электроэнергии!
Это было так неожиданно, что я даже хлопнула себя ладонью по лбу:
— Вот балда!
Сказала я это, вероятно, настолько искренне, что „Зина“, обычно неулыбчивый, улыбнулся, потребовал зачетку и поставил пятерку.
На радостях я погоняла чаи в нашем сиротском буфете, выпив один за другим три стакана. Только что не урчала от удовольствия. И пошла узнать, когда репетиция в драмкружке, — мы готовили водевиль „Бедовая бабушка“».
После июньских экзаменов Лиля вместе с курсом ездила на прополку в подсобное хозяйство. Там роскошно жила с Инкой в шалаше. Потом с ней же проходила трехнедельную практику по геодезии. Возвратилась — загоревшая, с выцветшими волосами — в Ростов и, надев единственное выходное белое платье, единственные черные прюнелевые лодочки, взяв бело-черную сумочку, отправилась в институт за учебниками. В вестибюле повертелась у зеркала. Гм, гм… кажется, ничеГО. Это папа любит так насмешливо выделять последний слог, если она задавалась или он хотел подбодрить.
В маленьком читальном зале краем глаза увидела из-за газеты входящего Васю Петухова. Значит, возвратился юнец из отчего дома. Петухов сел рядом и не знал, как начать разговор. Она помогла ему:
— Здравствуй, Вася. Приехал?
— Приехал…
— Как ездилось?
Когда у Лили бывало хорошее настроение, она предлагала Петухову веселую тему разговора, определяла тон и характер его. Но если в нее вселялся бес, «меняла покрывала», становилась строгой или насмешливой. Ей нравилось сердить Васю — сначала погладить, а потом дать щелчок. Он в таких случаях хмурил густые шелковистые бровки, самолюбиво трепыхался. Петухов не тряпка, нет. Но влюблен, понимает, что не подходит ей, и не в силах добровольно отречься.
— Неплохо ездилось, — ответил Петухов и покусал девичье-красивые губы в ожидании подвоха.
— Ну что же, теперь будем снова дружно хлебать в столовке синий брандахлыст из перловки и соленых огурцов, истреблять тыквенную кашу, — сказала Лиля. — Ты поддержишь компанию?!
Вася молчал.
— Уж больно ты, Васенька, сегодня неразговорчив, — невинным голосом произнесла Лиля, — а девушки любят тонкое, деликатное обращение.
Вася вспыхнул и легко завелся:
— Я твоего воспитания не получал и расшаркиваться не умею.
— Жаль, жаль, — с напускным разочарованием произнесла Лиля, — бирюки не в цене нынче.
Он сурово нахмурил брови.
— Во всяком случае, я никому не разрешу на каждом шагу подтрунивать надо мной.
— А через шаг?
Вася посмотрел свирепо. Вот таким он ей больше нравится. Проявляется характер, не раболепствует.
— Уймись, дитя, — распаляет Лиля его еще больше.
— Выбирай себе другие мишени, — Вася пересаживается подальше от этой ведьмы.
В теплые, как сегодня, ночи Лиля по-прежнему любит спать на раскладушке на балконе, по бокам увитом диким виноградом с красноватыми листьями.
Угомонилась улица Энгельса, только редкая машина вкрадчиво прошуршит внизу. Из репродуктора городского сада льется нежная музыка ночного концерта — «Прелюд» Рахманинова.
Небо усыпано крупными, яркими звездами. Легкий ветерок доносит запах Дона. Ей вспомнилось: ночь под мостом, когда чувствовала себя песчинкой на черном шарике земли, в темном океане; порог школы, — Максим Иванович в косых линиях снега, машущий ей издали прощально… погибшие директор, Севка, Лева…