Открыв дверь в комнату комитета, Лиля звонко спросила:
— Звал?
Леон Вартанов учился на третьем курсе, и студенты — кто иронически, кто серьезно, кто с некоторой завистью — говорили, что Леон напористо идет к аспирантуре и общественная работа ему только поможет. Деловой, вечно озабоченный, с буйной шевелюрой, которую он то и дело горделивым взмахом головы откидывал назад, Леон был воплощением собранной энергии. Правда, самые злые языки намекали, что ради своей карьеры Вартанов отца родного не пощадит, но Лиля этим завистникам не верила.
Сейчас Леон восседал в стареньком кресле под большим, плакатом, призывающим всех вступать в ряды ОСОАВИАХИМа, и, не поднимая головы, сказал:
— Понимаешь, Новожилова, тут такое дело… Поступило анонимное письмо, что Горбанев женат, а ты…
Тарас женат? Этого не может быть! Он бы сказал. Но даже если это так, кто дал право лезть в ее личные дела?
— Что я? — посмотрела в упор Лиля.
Леон положил пухлую ладонь на какую-то бумажку.
— Здесь написано о ваших, так сказать, интимных отношениях…
Новожилова ошарашенно выпучила глаза. Кто мог написать такую гадость? И для чего?
Она с трудом взяла себя в руки:
— Значит, Леон, ты готов поверить любой пакости? А может, слышал — в стародавнем своде законов писано: «Ежели кто пасквиль распространяет, то объявляется бесчестным, а пасквиль предается сожжению через палача».
— Сейчас не до исторических экскурсов, — осуждающе посмотрел Леон.
— А моего слова, что это ложь, тебе недостаточно?
— Есть, Новожилова, кроме эмоций, еще и официальная сторона, понимаешь, какое дело, — это у него любимая присказка, — раз поступил сигнал, мы обязаны отреагировать, иначе нас не поймут, — он поднял палец вверх, давая понять, где не поймут. — Здесь лучше перегнуть, чем недогнуть. А ваши отношения, Новожилова, очень подозрительны… И если ты недокажешь, что между вами ничего не было, то не можешь рассчитывать на мою поддержку.
Лиля вскочила:
— Страшно мне нужна твоя поддержка! Чертов перестраховщик!
— Но-но, ты не очень-то! — вскинул голову Леон. — Хочешь, чтобы мы еще потребовали ответа, что ты делала во время фашистской оккупации?
Лиля выскочила от Вартанова, трясясь от оскорбления: «Чинуша проклятый! Ну, я тебя на перевыборном собрании выведу на чистую воду…».
Она ринулась искать Тараса и обнаружила его в учебных мастерских — приземистом, мрачноватом здании во дворе института. Приоткрыв дверь, увидела Горбанева возле станка, сделала энергичный знак рукой, чтобы подошел.
— Мне сообщили, что у тебя есть жена! — выпалила она, уверенная, что Тарас, услышав такое, расхохочется и тем все опровергнет.
Но он уже знал об анонимке. Лицо Тараса было серовато-белым, и в глаза Лиле он старался не смотреть.
— Я тебе потом все объясню… потом, — пробормотал Горбанев и вдруг, нелепо пригнув голову, словно ожидая, что на нее что-то обрушится, быстро пошел прочь. Он все ускорял шаг, будто боялся, что кто-то его догонит.
«Вот это герой-разведчик», — с горьким недоумением подумала Лиля.
Из мастерской вышел Вася, вытирая руки ветошью, поглядел на уходящего Горбанева.
— Здравствуй, Лиля…
— Привет, — бодрясь, ответила Новожилова, хотя ясно было, что она очень расстроена.
Вася Петухов посмотрел с сочувствием, глаза его были печальными, и в них застыл вопрос: «Чем же Горбанев лучше меня?»
— Я верю тебе, — преданно произнес он.
«Неужели Вартанов и ему уже сказал?» — с отчаянием подумала Лиля.
Воспитывался Тарас в детском доме, а на войну пошел добровольцем.
Когда фронт стоял в большой донской станице, сержант Горбанев познакомился с учительницей младших классов Елизаветой Белых, лет на десять старше его. Во время оккупации она угарно кутила с немцами, а после освобождения — с кем попало.
Трудно сказать, что привлекало в Елизавете мужчин. В недобрых глазах ее было что-то птичье. Тугие икры тонких ног, широкий костистый таз, казалось бы, не должны были вызывать вожделения. Но в ней безошибочно угадывались порочность и доступность.
Ко времени знакомства с Тарасом Белых решила, что хватит приключений, пора подумать о семье и уехать отсюда — слишком хорошо ее здесь знали. Она сразу определила, что Тарас неопытен. Поэтому однажды, подпоив его, оставила у себя ночевать.