Вот в эту минуту горестных размышлений и появилась у нее в доме дочка с внуком.
— Принимай детей, — сказала Лиля, ставя чемоданы на пол, — приехали навсегда…
Клавдия Евгеньевна ушам своим не поверила, заметалась, радостно причитая:
— Давно бы… Боялась это вслух сказать, а давно бы так!
Ох, как мама постарела: лицо стало маленьким, пергаментным, на щеках морщины, глаз подергивает нервный тик, руки, в синих узлах вен, беспокойны и немного дрожат.
У Лили были некоторые накопления, и с первых же недель, преодолевая сопротивление матери, она принялась обновлять квартиру: заменила мебель, собственноручно оклеила стены обоями. Особенно упорно не желала Клавдия Евгеньевна иметь в доме телевизор.
— Он вредно влияет на здоровье, — упрямо говорила она.
— Ну, мама…
— Не спорь, я знаю.
Она стала обидчивой, капризной, как дитя. Когда Лиля все же привезла телевизор, Клавдия Евгеньевна в знак протеста… объявила голодовку и залегла в постель.
Вскоре от этого непрерывного лежания она так ослабла, что ей трудно было дойти даже до кухни, поставить для себя чайник.
Лиля была в отчаянии:
— Мама, ну что ты творишь? Зачем заживо укладываешь себя в гроб? Ну я тебя умоляю, ради нас, встань…
Клавдия Евгеньевна упорно продолжала лежать: Тогда Лиля гневно сказала:
— Эгоистка! Папа увидел бы. Немедленно встань!
Она все же сумела поднять ее с постели.
— Мы уйдем на час с Володей, а ты прибери, пожалуйста…
И действительно, только они ушли, как Клавдия Евгеньевна начала убирать в комнате: подмела, смахнула тряпкой пыль даже с ненавистного телевизора и, намазав хлеб маслом, съела.
А внука своего она явно портила.
— Деточка, — говорила Клавдия Евгеньевна, готовно заглядывая ему в глаза, — ты что хочешь: котлетку или курочку? С пюре или с вареной картошечкой? С огурчиком или с зеленым горошком?
И этот наглец снисходил:
— Котлетку с зеленым горошком.
— Ну что ты, мама, барчука из него воспитываешь? — упрекала Лиля, когда Володьки не было в комнате. — Ведь он тебе на голову сядет. А потом жене и теще. Лучше я сама буду его кормить.
Клавдия Евгеньевна обиженно всхлипывала:
— Я в этом доме лишняя.
И все же нет-нет да проступало в ней что-то от былой горделивости, величественности, когда, уложив волосы валиком, набросив на плечи пуховый платок («Володенька подарил»), сидела на диване, с неприязнью смотря эстрадную передачу по телевизору. Современные ритмы она называла «сплошным воем» и млела, когда исполняли старинные романсы.
Лилия устроилась на работу в научно-исследовательский институт, определила Шмелька в свою школу рядом с домом, и они неплохо зажили втроем.
С Инкой встречались очень редко — жизнь развела; от алиментов Тараса решительно отказалась: «Мы вполне обеспечены».
Через полгода после отъезда Новожиловой с Урала пришло письмо от Галины Алексеевны, состоящее из сплошных восклицательных знаков. Подруга писала, что «Боголюба с треском вытрясли из директорского кресла за волюнтаризм! — появилось такое модное слово. — И представь себе, земной шарик продолжает вертеться как ни в чем не бывало!»
А еще через год та же Галина Алексеевна сообщила, что Тарас женился на своей бухгалтерше, «гранд-даме в три обхвата», и они ждут прибавления семейства. Ну, дай бог!
Жизнь Лили и в Ростове обрела такой же напряженный ритм, как на Урале: она читала курс лекций в своем инженерно-строительном институте, с сотрудниками НИИ участвовала в субботниках, выступала на митинге солидарности с борющимся Вьетнамом…
Володя прижился легко. Он учился уже в пятом классе и как-то объявил:
— Сижу на твоем месте, второй ряд, у окна…
А затем восторженно добавил:
— У нас ведет математический кружок доцент из университета, Максим Иванович. Знаешь, как интересно он рассказал об ЭВМ!
Мальчишка теперь решил стать инженером-наладчиком ЭВМ, увлеченно занимался и дома, и в школе радиотехникой, окружил себя схемами, проводами, деталями; и друзья его были такими же технократами, как он сам. Володька все больше обретал мужской характер и перестал быть прежним «лизуном».
Скоро он будет по возрасту таким, как она, когда у них в школе появился Максим Иванович.