— Спасите Диаса, — проговорил Келемен и сам удивился своим словам. Уж не сошел ли он с ума? Но чем невероятнее казалась эта мысль, тем упрямее настаивал он на ней. — Да, да, Диаса. Что вы на меня уставились?
В бараке переглядывались и молчали.
— Диаса, говоришь? — вдруг спросил чех. Скульптор хмыкнул и пытливо посмотрел на Келемена.
— Мы бы и не додумались, — медленно сказал «волжанин».
Диас все слышал. Ему вдруг стало жарко, мысли путались. Спастись одному? Но это же подло!..
«Тебя, Диас! Тебя, Диас!» — читает он в глазах чеха, Кеппеля, «волжанина».
Келемен встал.
— Тогда я побегу и подготовлю что надо. А вы тем временем соберите буханку хлеба.
— Буханку хлеба? — пронеслось по бараку. Он тоже хочет выкупа, как «зеленый»?
Келемен вышел. В бараке снова стало тихо. Но это была не та тишина, что после ухода «зеленого».
Жибо и «волжанин» вынимают хлебный паек.
Еле слышный шорох, затаенный вздох и… еще один паек — чеха. Потом, не сразу, Кеппеля. Еще и еще…
Все смотрят на буханку. Она срослась из ломтиков, полученных накануне. Теперь это чья-то сила, чья-то жизнь. Жизнь, от которой они должны отказаться, чтобы один продолжил ее там, на свободе.
— Диас, ты слыхал что-нибудь о либерецких стеклодувах? — глухо спрашивает чех.
— Ты же сам рассказывал мне о них, дядя!
— Словом… после войны ты того… наведайся. Адрес я тебе дам. Правда, детей ты уже, наверное, не узнаешь. Вырастут…
Диасу что-то сжимает горло. Влажными становятся глаза.
— Ты отомстишь за нас! За всех! — раздается голос «волжанина».
Диас оглядывается. Но вот «красный» уже вернулся. Он сжимает левой рукой (правая перевязана какими-то тряпками) руку Диаса крепко, до боли.
Келемен прощается. Надо спешить. Дорога каждая минута: всего не предугадаешь.
Диас стоит, не зная, что делать с хлебом.
— Бери же! — торопит его Келемен. — И попрощайся с друзьями. Ну, всё наконец? Пошли!
Крепко держа его за рукав, Келемен направился к выходу.
Им долго смотрели вслед. Будто кораблю, отплывающему в дальнее плавание, к неведомым заветным берегам. Только Жибо, склонив голову, беззвучно плакал.
Келемен смело ведет Диаса в темноту. Если у выхода кто-нибудь из испанцев, все будет хорошо. Пронесет. А насчет количества заключенных в санитарном блоке он уже уладил.
Вот и дверь.
— Постой здесь! — шепчет Келемен.
В правом углу, возле лестницы, стоит эсэсовец. Что это, случайность? Кажется, он собирается уходить? Нет. Проверка. Испанец мрачен: не уходит, собачья шкура. Видимо, транспорт вот-вот отправят.
Тихо. Только эсэсовец что-то напевает. У него сегодня отличное настроение. Сдаст из рук в руки этих новичков, чтоб их черт побрал, — и сразу в отпуск!
Келемен выругался. Вдвоем с Диасом отсюда не выйти. Это ясно. Тьфу! Что за глупости лезут в голову! Неужели нельзя ничего придумать? Ему даже жарко стало. А, все равно! Не посылать же Диаса обратно вместе с его буханкой? О, этот хлеб! Нет, невозможно! Остается единственный выход…
Келемен тащит Диаса в темный угол. Срывает свой номер и, достав иглу и нитку, широкими стежками приметывает номер к пиджаку Диаса. По предписанию стежки должны быть частыми. Не один из заключенных сидит за это в бункере…
Все готово.
Светает. В концлагере начинается день. Обычный лагерный день. А для него, Келемена? Не стоит об этом думать.
Он передает Диасу свой пропуск, дающий право свободно ходить по лагерю.
— Иди смело, как будто идешь к морю. Ты же говорил, что любишь море? Так вот знай: это твой первый экзамен. Ты обязан выдержать его, обязан перед товарищами, оставшимися в бараке.
Диас что-то шептал, шевеля губами.
Келемен посмотрел ему вслед. Несколько часов назад он не знал его. И вот отдал Диасу свой номер, который носил здесь столько лет. В туфлях Диаса, которые так и не получил «зеленый», надежно спрятано письмо Курту. Всего несколько слов: «Поручение выполнить не смог».
Эсэсовец проверил пропуск, даже не взглянув на Диаса. Он был зол, что прервали его приятные мысли о предстоящем отпуске. «Пошел!»
Диас шагнул вперед. Первая опасность позади. Да, Келемен недаром сказал, что впереди еще много трудностей.
Но он помнит: из кусочков хлеба сложена его жизнь.
А Келемен вернулся обратно в карантинный блок.
— Что же теперь будет с тобой? — ужаснулись люди, увидев его без номера.
«То же, что и с вами, товарищи!» — хотел было ответить Келемен, но его опередила команда: