Снова отец совсем близко. Один глаз закрыт бумажной повязкой. От этого лицо его кажется мягче, роднее. Запыленное, осунувшееся, странного кирпичного цвета. Только низко нависшая бровь еще напоминает о том, что было когда-то это лицо гордым, волевым.
«Сейчас же передай, пока не поздно!» — шепчет ему какой-то внутренний голос.
«Погоди немного, погоди!» — нашептывает другой.
Он обернулся, тачка уже далеко.
Цап снова облегченно вздыхает. Кругом все тихо и спокойно. Замерзли лопаты. Стынет цементный раствор. Работа остановилась.
Заключенный номер 117 234 приближается опять. Под номером — красный треугольник и в центре буква «U»[12] — «венгр».
Все громче скрип колеса. Он заглушает все остальные звуки. Он надвигается на Цапа неотвратимой лавиной.
«Сейчас, сейчас!» — подбадривает себя Цап.
— Возьмите! — через силу выдавливает он и быстрым движением кладет хлеб на тачку. Отдергивает руку, словно прикоснулся к раскаленному железу.
Цап круто поворачивается. Сколько шагов? Тридцать шесть, тридцать семь, тридцать…
И трех шагов не сделал заключенный номер 117 234, как вдруг… Бешеный лай собаки. Свист палки. Крик. Появился комендант лагеря. С моноклем в глазу. Он так кричал, что на груди его позвякивали медали.
Без одной минуты двенадцать. Сейчас будут, раздавать горячую воду, именуемую черным кофе. Горе тому, кто подбежит к котлу хоть на минуту раньше.
Резким движением руки комендант остановил заключенного, и тут же подбежали немец-эсэсовец и капо. Откуда они взялись? Янош Цап-младший стоит окаменев, навытяжку. Не шевелясь, не мигая. Между ним и Яношем-старшим стоит комендант, расставив ноги. Отец молчит. Ветер шевелит его седые волосы. На лице ни тени испуга.
— Где ты стащил этот хлеб?! — кричит комендант.
На старика с лаем кидается овчарка.
Молчание.
«Не выдавай меня, дорогой отец!» — Янош Цап-младший умоляюще глядит на отца. Зубы его дробно и отвратительно стучат.
А старик стоит безмолвный и неподвижный.
Снова по-немецки что-то орет комендант. Даже немец-эсэсовец с перепугу не понимает его. А капо уже действует. Он все отлично понял. Выхватив из тачки буханку, он левой рукой стискивает голову старика и изо всех сил запихивает хлеб ему в рот.
В тачку падают тяжелые, как камни, кровавые комья хлеба. Кровь быстро темнеет, становится бурой, коричневой.
Капо никак не может выполнить дикую прихоть начальника. Старик намертво сжал челюсти. Вспухли разбитые в кровь губы, но он не разжимает их.
Вне себя от ярости комендант указывает тростью на Яноша Цапа-младшего.
Неужели он догадался?
— Немедленно пристрели эту собаку!
Янош Цап, доброволец эсэсовских войск Третьего рейха, холодеет от ужаса. Плывет груда кирпичей на тачке, в глазах мелькают беспорядочно разбросанные камни, доски, рельсы. С лица отца падает бумажная повязка.
«Янош Цап-младший, на этот раз ничем не могу тебе помочь!» — кажется, говорит кровавый отцовский глаз.
Захлебывается бешеным лаем овчарка. Трость со свистом разрезает воздух. Старик ничком валится на землю. Падая, он зацепился за тачку, и она перевернулась. Камень покатился в сторону.
Янош Цап-младший стоит неподвижно. Внутри у него что-то беззвучно хлюпает. Рука судорожно вцепилась в автомат. На лбу выступает пот. Он делает все, чтобы казаться спокойным. Но вот по правому виску поползла одна капля, другая, третья… Он с ужасом чувствовал, что не в силах их удержать. Но еще страшнее вытереть пот. Комендант, конечно, заметит — и тогда всему конец. Расстрел на месте. Господи, хоть бы не заметил. Вот уже и под левым глазом повисла большая тяжелая капля. Еще одна. Нет сил стоять. Оружие кажется невыносимо тяжелым.
Как быстро работают сапоги. Особенно старается разъяренный капо. Мелькают красные и коричневые полосы — сжавшееся в комок тело отца в арестантском халате. Потом все смешивается. Разве он может устоять один против всех? Это было бы безумием. Да, да, настоящим безумием. Главное, чтобы его не заметили.
Вдруг голова отца как-то неестественно поворачивается в его сторону. Теперь отец смотрит на него в упор. Впервые за эти дни!
И тут прозвучал приказ.
Как, это должен стрелять он, Янош Цап? К нему обращается сам комендант лагеря! Он видит теперь только коменданта, слышит только его слова.
— Есть! — отвечает он, не узнавая своего голоса, и стремглав бросается вперед, сжимая в руках автомат. Сердце заключенного, Яноша Цапа-старшего, сделало свой последний удар.
После обеда доброволец Янош Цап не явился на пост. Его послали на охрану картофельного склада.