— Посидим здесь!
И Марика послушно опустилась под дерево рядом с ним.
Как давно не бродила она по этим тропинкам. В последние годы только и знала, что кусочек асфальтированной улочки в центре городка, — там по вечерам всегда было много гуляющих. И теперь ей казалось, что Виноградная гора, куда ее привел Имре, находится не рядом с их городком, а где-то далеко-далеко, в каком-то неведомом мире…
Имре молчал, его взгляд то устремлялся вдаль, то с нежностью задерживался на лице Марики, словно он снова и снова хотел убедиться, что это явь. Марика с ним! После пяти лет разлуки… И каких лет!..
Марика не отличалась красотой, но Имре она казалась воплощением нежности и света. Пожалуй, самым красивым в ее наружности были косы, густые и черные. И голос. Наделив ее таким голосом, природа словно решила вознаградить Марику за то, что не создала ее красавицей.
— Имре, — спросила вдруг Марика. — Почему ты ничего не рассказываешь о себе? Одно время у нас прошел слух, что немцы расстреляли тебя… Тебе удалось убежать от них к партизанам?
Имре ничего не ответил. Он задумчиво покусывал сорванную травинку.
— Может, в другой раз? — спросил он и взглянул на нее потемневшими глазами.
«Другого раза может не быть», — хотела было сказать Марика и… промолчала.
— Ты хочешь узнать, что было со мной за эти годы? — снова спросил Имре, — Что же тебе рассказать… Я долго ждал, когда наконец смогу отомстить им. Отомстить за отца, за себя, за всех нас. И такой день настал. А то, что мне удалось бежать, это простая случайность. Как говорят, судьба… Но сейчас я хотел бы рассказать о другом… — он замолчал и взглянул на виноградники. Как объяснить ей? Он так ждал этой минуты, а теперь, как на беду, не знает, с чего начать.
Виноградную гору окутали покой и безмолвье. Так, по крайней мере, казалось Марике и Имре. А ведь на самом деле эта мирная гора была полем сражения. Каждая лоза, каждая ветвь, словно воины, мужественно отстаивали свое существование. Хилые набирались сил — они должны выжить! Сильные вбирали солнце, чтобы стать еще сильнее. И солнце, желая прийти им на помощь, припекало все жарче. Старики говорили, что не помнят такого теплого мая.
— Знаешь, я все вспоминаю одного парня, — медленно заговорил Имре. — Он писал стихи и немного заикался. Ему было двадцать лет. Его тяжело ранили, и, умирая, он сказал покорно и грустно: «Так и не пришлось мне обнять любимую девушку…» А когда умер, на лице его застыло ожидание, надежда, укор…
Имре умолк. Разве за эти страшные годы ему не приходили в голову такие же мысли? Он зажмурился, подставляя лицо весеннему солнцу. Нет, сейчас для него не существует ничего, кроме этого солнца, неба, Марики. Он вздохнул глубоко, долго, словно хотел вобрать в грудь весь воздух, наполняющий долину.
— Хорошо… — тихо проговорил он и резким движением сбросил с себя рубашку.
Марика взглянула на его спину, иссеченную лилово-синими рубцами (некоторые еще не совсем зажили) — и у нее перехватило дыханье.
— Осторожно, Имре, не ложись на спину! — невольно воскликнула она, дотронувшись до его плеча. Почему ее не было тогда рядом с ним?
— А ты, Марика… Как ты жила эти годы? — тихо спросил Имре, опустив взгляд.
А Марика не могла отвести глаз от его спины. Звери! Как они издевались над ним!
— Ты что-то спросил меня? — опомнившись, сказала она.
Имре удивленно повернулся к ней и увидал, что глаза ее влажны.
— Я спрашиваю, как тебе жилось… Ведь была война…
— Да-да… Была война. Но для меня она прошла стороной…
Марика помолчала немного.
— Ты спрашиваешь, как я жила? Боже мой! Очень просто. Однажды оказалось, что не надо идти в школу. Я осталась дома. Прибирала в комнатах. Кормила поросенка, вышивала. Как радовалась мама! Она складывала мои вышивки в комод и приговаривала шепотом: «Это твое приданое!» И еще я любила танцевать… Вмешиваться в дела взрослых мне не разрешали. Ни в какие дела. Даже в то, кто будет моим мужем…
— И они, конечно, его уже подыскали?
Марика не ответила. Сидела, молча перебирая пальцами тоненькую зеленую травинку.
Лоб Имре перерезала широкая морщина.
А Марика продолжала:
— Мама часто говорила: «Война всех разула. Людям нужна обувь». И я с горечью воображала, что в моем доме до самого потолка сложены кожи. Все вокруг пропахло новыми ботинками, которые шьет мой муж. А по воскресеньям он сидит в своем любимом кресле, перед ним его любимое печенье, и румяное лицо лоснится, как новые скрипучие краги…