Лет двадцать тому назад, в связи с подпольной работой, мне пришлось побывать в этом селении. Провел я тогда здесь час или два, не больше, но село запомнилось мне. Картофель тут и тот плохо родился. На улице меня провожали болезненно-боязливые взгляды рахитичных ребятишек. Помню, в одном доме старуха вручила мне кусок кукурузного хлеба, чтобы я передал его ее сыну, томившемуся в городской тюрьме. А на обратном пути я встретил на улице пьяную женщину. Мне сказали, что здесь это — обычное явление…
На этот раз меня пригласил сюда мой друг. Приглашение пришлось как нельзя кстати: работа моя над романом застопорилась, первые главы были основательно раскритикованы. Мне хотелось побыть одному, сосредоточиться, подумать. Но друга своего я не застал. Он уехал куда-то. Впрочем, меня это не очень огорчило: буду бродить один, просто так, без цели, куда поведут ноги.
Поселиться мне посоветовали у Скалистых. И я поселился. Гуляя, я прежде всего обратил внимание на ребятишек, — они смело и открыто смотрели мне в глаза. Куда девался прежний болезненно-боязливый взгляд?
Еще одно заметил я в первые же дни: хозяйки стали готовить разнообразные блюда. А это для здешних жителей было отнюдь не мелочью.
Отношения с хозяевами у меня продолжали оставаться строго официальными, они не обращали на меня никакого внимания. Петро целые дни возился с буковыми саженцами и семенами, хотя работал вовсе не лесником, а железнодорожным обходчиком. Однажды я увидел, как он тщательно и любовно собирает посылку сыну, который находился в армии. И мне показалось, что Марта недовольна, словно это был не ее сын. Я обратил внимание на фотографию, висевшую на стене: молодая Марта, а рядом какой-то мужчина. Сначала мне показалось, что это Петро, — но нет, он был очень похож на Петра, и в то же время не он. Кто же?
Тихо и мирно, как ручеек за домом, среди кустов боярышника, струились дни. Никто из хозяев ни разу не повысил голоса. Петро был молчалив и замкнут. Марта работала на лыжном заводе, расположенном неподалеку от селения, и, возвращаясь поздно вечером домой, не знала, за что хвататься по хозяйству. Только старый Варга, отец Петра, постоянно ворчал, был чем-то недоволен. Целые дни проводил он возле печки и бормотал что-то насчет автобусов, которых, по его мнению, развелось слишком много. Даже старый пес Бескид и тот редко лаял.
«Вот семья, где не существует никаких проблем, — мысленно пожимал я плечами, — Ни один из этих людей не мог бы стать даже второстепенным героем моего романа». О том, что это живые люди, а не просто материал для литературного произведения, я в то время как-то не думал. И впоследствии горько пожалел об этом.
Первым камнем, всколыхнувшим застоявшуюся, как мне казалось, однообразную жизнь Скалистых, была телеграмма.
— Ты обязательно поедешь, — настаивал Петро. В руках он держал пакетик с семенами, которые высаживал в ящик. Мне показалось, что за его напускной строгостью таилась мольба.
— Ну что ты меня принуждаешь! — раздраженно отмахнулась Марта.
Я невольно залюбовался ее смуглым лицом и густыми черными, как горная ночь, косами.
— Смотри, пожалеешь! — коротко бросил Петро.
Телеграмма была от брата Марты. Он приглашал сестру на свадьбу. Жил он далеко и тревожить понапрасну родных не стал бы. Петро беспокоился: не кроется ли между строк телеграммы еще что-то? Не случилась ли какая беда? Ведь наломал же он немало дров в прошлом году, этот непутевый человек!
Петро решительно вышел из кухни и вернулся, держа в руке пачку денег.
— Вот, на дорогу. Пальто подождет.
Марта уехала. Отношения между ними до последней минуты оставались напряженными. «Может быть, здесь кроется какая-то тайна?» — невольно подумал я.
Жизнь в Скалистом доме совсем замерла. Несколько раз я заставал хозяина возле приемника. Он слушал, какая погода в тех местах, куда уехала Марта. Петро подобрел и даже с отцом стал ласковее.
Я целыми днями бродил по селу, искал и никак не мог найти новой сюжетной нити для очередной главы. Вначале я был уверен, что без труда распутаю сложный и таинственный клубок жизни этого горного села. Но вскоре убедился в своей излишней самонадеянности. Я встречался с людьми, подолгу разговаривал с ними, а с некоторыми даже подружился.
В один из воскресных дней, после обеда, я зашел к своим новым друзьям. Там собралась небольшая компания — рабочие лесхоза. Слушая их разговоры, я понял, сколько у них нерешенных вопросов. А мне-то казалось, что в этом селе уже решены все проблемы! Как эти люди обеспокоены и вместе с тем по-хозяйски уверены в себе! Да, да, по-хозяйски! Об огромных лесных массивах они рассуждают столь же свободно, как некогда о жалких клочках земли шириной в ремень. Заговорили о международном положении. Все их волнует, — о Кубе они тревожатся, будто о близком добром соседе. В разговорах, спорах присутствовала какая-то внутренняя радость, словно пастушеские костры в ночи.