Только один Бодо, как всегда, недоволен. Вечно он на что-то жалуется. Лицо у него красное, злое.
— Сейчас никому и дела нет до того, кем был раньше старый Бодо, — ворчливо говорит он. — Ни в грош не ставят человека! — Он обводит глазами товарищей, ища сочувствия.
— Да кто тебя обижает? — резко обрывает его один из собеседников. — Тебе ведь предлагали лесосеку «Полонина»? Или ты запамятовал? — Его товарищ угрожающе шевелит большими, как лопата, руками.
— Т-то п-правда, — заикается Бодо и краснеет еще больше. — Велика честь — лесосекой руководить!.. Куда как много храбрости надо! Вот когда мы полсотни жандармов держали в страхе, — это было дело!
Его больше не перебивают. Глядя на лица собеседников, я понимаю, что Бодо не впервые кичится своими партизанскими заслугами. И товарищи снисходительны к этой слабости Бодо. Как-никак в те годы он действительно был боевым парнем!
— Ну, это ты уже слишком! — упрекнул кто-то расхваставшегося Бодо. — Ведь на это дело должен был идти Скалистый.
Я насторожился: впервые в разговоре упомянули о моем хозяине.
Разгорелся жаркий спор.
— Постой, как же это было?.. Ага, вспомнил. Не Микола, а Петро должен был поехать на поезде…
— Ты что, забыл? У него была взрывчатка!
Воспоминания разгорались.
— Помнишь, с Петром в последнюю минуту случилась беда: что-то попало ему в глаз. А Микола, — рассказчик обратился ко мне, — знаете, как он любил своего брата! Поезд уже тронулся, Микола не долго думая выхватил у Петра из рук пакет, два прыжка — и он в вагоне.
— Это была его последняя поездка, — задумчиво произнес мой сосед. По голосу его я понял, что он до сих пор не может примириться с тем, что произошло. Видно, много отдали бы эти люди за то, чтобы Микола хоть на минуту оказался среди них. Но они молчали. Только глаза их говорили об этом.
А я вспомнил о фотографии, которую видел в комнате Скалистых. Так вот кто был снят рядом с Мартой! Не Петро, а Микола, его родной брат!
Разговор продолжался. На Миколу больше месяца велась облава. Жандармы с петушиными перьями на шляпах прозвали его грозой Карпат. Сколько раз он ускользал от них! И вот наконец его заметили в поезде. Микола понял, что его выследили, и на полном ходу выскочил из вагона. Но поздно. Раздался выстрел, он был ранен. Так жандармы схватили одного из опаснейших своих врагов.
С ним расправились без суда — привязали на шею большой камень и сбросили со скалы смерти. Труп Миколы нашли случайно. Какой-то паренек заметил цветущий на обрыве эдельвейс. Полез за ним и наткнулся на мертвое, искалеченное тело…
…Обратный путь к Скалистым показался мне бесконечным. Впрочем, они и вправду жили далеко от села. Я шел по тропе, и горы, гордые и безмолвные, провожали меня. Я думал о том, что это они были немыми свидетелями трагедии Миколы. Каждый куст, каждое дерево, казалось, нашептывали мне о гордом верховинце. И сейчас в тишине спускающегося вечера стали по-новому дороги мне эти величественные горы, древние леса, шумные реки…
В тот вечер мои новые друзья несколько раз называли имя Марты. Она была невестой Миколы. Почему же она стала женой Петра? «Впрочем, что тут удивительного?» — прервал я сам себя.
Дома я никого не застал.
А через несколько дней вечером появилась Марта. Она приехала не с тем поездом, с которым ожидал ее Петро. Долго не могла протиснуть в дверь большой чемодан, забыв в рассеянности повернуть его. Старик, сидевший на своем обычном месте у печки, смерил ее недружелюбным взглядом.
— Зачем сдвинули шкаф? — спросила Марта вместо приветствия. — Он ведь никому не мешал! Темнее стало в комнате, — добавила она и сбросила пальто.
Потом вытащила из чемодана книгу по пчеловодству и протянула мужу. Взглянув на меня, она смутилась, снова нагнулась над чемоданом и вынула блузку — подарок дочке.
После поездки Марта изменилась, словно ее сломило что-то. Погас огонек в глазах, она все время суетилась — казалось, старается заглушить в душе какое-то тягостное чувство.
Впрочем, она прилагала все усилия, чтобы никто не заметил этой перемены. Но это ей не всегда удавалось. Она неумело скрывала какое-то новое чувство нежности к дому, к вещам, вспыхнувшее в ее сердце за время поездки. Бывало, перетрет каждую вещь, до блеска натрет пол, даже мешочки с семенами, вечно валявшиеся в беспорядке, аккуратно уложит на место. Теперь Петро, вернувшись с работы, часто не мог отыскать нужный мешочек, который прислал ему какой-нибудь сибирский лесник. Правда, он не говорил жене ни слова, только поглядывал на нее недовольно, с укором. В своем раздражении он и не замечал, какой идеальный порядок навела жена в доме. Это обижало Марту, нежность ее исчезала, превращалась в строптивость.