— Los! Aufstehen! Hund!
В распахнувшихся дверях появилась горничная.
Все завертелось перед глазами Эрделинэ. Только бы не упасть. Она испуганно смотрит на сына, окровавленной рукой цепляясь за стену.
Андор дрожит, в ужасе уставившись на залитое кровью лицо матери. Как тогда… И вдруг, точно его ударило током высокого напряжения, он резко вскрикивает:
— Мама! — и бежит к ней.
У Эрделинэ подкашиваются колени. Дрогнула гладь неподвижного озера.
Четвертый вагон
— Иди, дочка, не беспокойся, — негромко сказал Берти Галас, продолжая глядеть в окно.
Недавно он перенес тяжелую операцию и теперь, возвратившись домой, большую часть дня проводил возле окна. Ревнивым старческим глазом наблюдал он, как бьется напряженный пульс маленького железнодорожного разъезда.
— Я чувствую себя хорошо, иди… — добавил он еще тише, и было непонятно, успокаивает ли он Илонку или подбадривает самого себя.
Каждый вечер, оставляя отца одного, Илонка тревожилась: не дай бог, что случится в ее отсутствие! Она не могла, не хотела поверить в то, о чем говорили врачи. А брат ее Лаци с тех пор совсем не приходит к отцу.
— Не могу смотреть ему в глаза! — с тоской твердит он. — Что я скажу? Ты, мол, хорошо выглядишь? А на его лице печать смерти. Нет, пусть лучше считают меня негодяем. Не могу!
«Не может! Ишь какой барин…» — мысленно ругала Илонка брата. Но кто-то должен ухаживать за больным? Ей не разорваться, у нее своя семья, дом. Не приглядишь, все вверх дном пойдет. Позавчера Пишти прогулял школу. Приехала, видите ли, киносъемка, так он с ними увязался, бездельник. Еще хвастался, что заработал два рубля. Да и за мужем нужен глаз.
Илонка ловко собрала со стола посуду, поставила перед отцом лекарство.
— Мне пора. Не забудь, лапша в духовке. Вчерашний ужин так и остался нетронутым, — укоризненно добавила она. — Завтра, как всегда, приеду с двенадцатичасовым.
Ей хотелось сказать отцу ласковые, успокаивающие слова, но надо спешить, поезд должен подойти с минуты на минуту. Вечно она опаздывает! Недавно даже билет купить не успела, впрыгнула на ходу, и эта ворчунья Кубичне хотела ее ссадить. «Только ради отца прощаю», — буркнула она и ушла. Да, отца все уважают.
Берти Галас остался один. Он не заметил, как ушла дочь, не слышал, как захлопнулась дверь. Только в окно увидел: бежит Илонка к станции. Ох, эти дети! Осень на дворе, а она в легких туфельках. Ничего не поделаешь, в городе живет, там свои порядки. Он прислушался и по отдаленному грохоту определил: поезд карабкался на Чертов уклон. Илонка успеет.
Тишина словно мягкой ватой закутала комнату. Где-то скреблась собака Сильва. Хорошая собака, только любит гоняться за курами и голубями. Берти держит кур для того, чтобы двор не казался таким заброшенным и сиротливым. А голубей любит внук Пишти…
На станции вспыхнули огни. Прибыл пассажирский поезд. Уехала Илонка. Берти ждет: машинист передаст жезл. Господи, опять он забыл, — все давно механизировано.
Берти сидит неподвижно, не сводя глаз с ярко освещенной платформы. Крикнул поезд, сейчас он наберет силы, и замелькают за окнами леса, поля, деревни, города. А он, Берти, жизнь доживает, а так ни разу и не побывал в большом городе.
Вот уже две недели, как Берти выписался из больницы. Говорят, операция прошла удачно. Врач даже показал ему какую-то пакость, которую вынул у него из живота. И чего только не заводится в человеческой утробе! Да, наверное, операция удалась: раньше казалось, в животе поворачивают кривой острый нож, а теперь только давит что-то. Он как гнилая груша — сверху ничего, а внутри… Сил мало. Раз в день добредет до станции и обратно. По-стариковски. А ведь не будь его там позавчера, обязательно перепутали бы вагоны. Нынче молодежь невнимательна, ей машины подавай. Как хочется поскорее на работу, а врачи даже слушать его не хотят.
Кто это проковылял к сигнализационной будке? Горват? Ну конечно! Только он так держит фонарь, да и по походке его признать нетрудно. Недавно они встретились у дверей дежурки, Берти так хлопнул Горвата по плечу, что тот присел от боли.
«И не совестно тебе с такой силищей дома сидеть?» — возмущенно спросил он.
«Или ты не знаешь врачей?» — пожал плечами Берти.
Все к нему внимательны, предупредительны. А Берти это неприятно. Даже пьяница Сигети, которого он когда-то изругал за прогул, тает перед ним, как масло на солнце.
Вспомнив про Сигети, Берти от неудовольствия поморщился и заворочался в кресле.
Что там Горват копается? Вот стервец, надо было сначала второй вагон прицепить. Десять минут потерял понапрасну! Где его голова?