Деревня была богата зерном и свиньями. Полковник заметил несколько крепких старинных амбаров, указывавших на то, что в деревне никогда не испытывали ни нужды, ни голода. Он заметил также, что, когда старик по имени Чиун показался на холме над деревней, снизу раздались крики, и жители деревни в страхе разбежались.
Чиун видел и слышал их, и велел полковнику оставаться на вершине холма, пока он будет в деревне, пригрозив за неповиновение смертью. Полковник остался в своем джипе, а Чиун спустился в деревню, к застывшей там тишине.
Опустевшая деревня источала ароматы рыбы и свинины – еда все еще готовилась, в очагах. Но не было смеющихся и играющих детей, старики не выходили воздать благодарность Дому Синанджу, который веками кормил их деревню, кормил даже в годины голода и разрухи, кормил еще до того, как Запад вошел в силу, до того, как армии китайских династий начали свое победное шествие по прилегающим землям. Только волны, холодные и белоснежные, бились в приветствии о скалистые берега Синанджу.
Впервые Мастера Синанджу встречала тишина, а не восторженные крики и хвалебные гимны. Чиун был рад, что этого не слышит Римо, Римо, которого Чиун и так с трудом убедил в славе этого места, предназначавшегося в будущем ему, Римо, который, надеялся Чиун, в один прекрасный день выберет в этой деревне невесту, и она принесет ему наследника мужского пола, наследника, к которому перейдут все тайны искусства Синанджу, тем самым избавив его от необходимости выбирать на эту роль иностранца, как пришлось сделать самому Чиуну.
Чиун принял оскорбление. Крестьяне все равно вернутся к своей свинине, рыбе и сладким пирожкам. Но их желудки вернут назад пищу. Они питались почти так же отвратительно, как питался раньше Римо. Но им-то было все равно. Никакой император не призвал бы их к себе на службу. Их не ждала слава, от их тел не требовалось, чтобы они действовали на пределе своих возможностей. Чиун помнил, как в молодости он спросил своего отца, нельзя ли и ему полакомиться мясом, которое ели его сверстники и за которое было заплачено службой его отца за границей.
– Юноше труднее всего понять это, – сказал отец, который был тогда Мастером Синанджу. – Но ты получаешь больше того, что может дать мясо. Ты становишься тем, чем им никогда не стать. Ты зарабатываешь завтрашний день. Ты вспомнишь это и поблагодаришь меня, когда они будут кланяться тебе, а весь мир вновь, как и много веков назад, вознесет хвалы Мастеру Синанджу.
– Но я хочу мяса сейчас, – сказал юный Чиун.
– Тогда ты не захочешь мяса.
– Сейчас – это сейчас, а не тогда и не завтра.
– Я же уже сказал тебе, что юноше трудно это понять, потому что юноши не знают завтрашнего дня. Но ты узнаешь его.
И он узнал. Чиун вспомнил те дни, когда только начал обучать Римо, вспомнил, как трудно было бороться с его прежним укладом жизни и привычками белого человека. Он сказал Римо те же самые слова, и Римо ему ответил:
– Не вешай мне лапши на уши.
Потом, после многих лет занятий, Римо однажды съел гамбургер и чуть не умер. Тогда Чиун его крепко отругал, правда не рассказав, что он сам как-то раз съел кусок мяса, и отец заставил его прочистить желудок. Римо считал, что все Мастера Синанджу были безгранично послушными, все, кроме него, Римо, который был безгранично своеволен. Иногда Чиун задавался вопросом, каким невозможным был бы Римо, если бы знал, что отличительная черта всех Мастеров Синанджу – независимость. Чиун решил, что тогда Римо бы стал неуправляемым.
Итак, Мастер Синанджу стоял посреди своей деревни, ожидал возвращения жителей, думал о Римо, о том, что он сейчас может делать, радовался тому, что Римо не видит этого позора и немного грустил от того, что Римо нет рядом.
Прошла ночь. Ночью Чиун услышал, как крестьяне тайком пробираются в свои дома, чтобы набить желудки горелой свининой. Ветер доносил даже слабый запах тушеной говядины. Мясом воняло так сильно, что Чиун подумал, как это похоже на Америку. Правда, утром один из них все-таки пришел, чтобы по традиции поприветствовать Мастера Синанджу.
– Почет тебе, о. Мастер Синанджу, надежда и опора деревни, глава Дома Синанджу, верный законам веков! Сердца наши исполнены радостью и восторгом. Мы счастливы возвращению того, кто гордо ступает по Вселенной.
Пришел еще один, потом еще один, пришли и остальные, а Мастер Синанджу сидел с каменным лицом и ледяным взором. Когда собрались все и солнце стояло уже высоко над деревней, Чиун наконец заговорил:
– Позор. Позор всем вам. Что так напугало вас в Мастере Синанджу, что вы бросились вон из деревни, как будто я японский воин или китайский. Разве Мастера Синанджу не доказали вам, что они защитят лучше любой стены? Разве не из этой деревни вышли Мастера Синанджу, разве не ее кормили они все эти тысячелетия? Разве не благодаря Мастерам Синанджу эта деревня была единственной рыбацкой деревней на всем побережье Западно-Корейского залива, детей которой не надо было бросать в волны ледяного океана в мольбе о пропитании? Вы плохие рыбаки. Вы плохие крестьяне. Но едите вы хорошо. И все это благодаря Мастерам Синанджу. И вот я вернулся, а вы бежите прочь. Какой позор! Позор разъедает мою душу. Крестьяне упали ниц, моля о прощении.