– Так. Хорошо.
– Поэтому я и не мог сохранить жизнь человеку, который один раз уже сказал правду. Он мог совершить какой-нибудь безумный поступок, например, предупредить кого-то, что наша ракетная база пришла в негодность. Конечно, он бы сделал это из лучших побуждений. Но из-за его лучших побуждений мы все могли оказаться мертвы. Поэтому я заменил его на другого, который будет рад сохранять только видимость и управлять базой, выведенной из строя так, как будто все идет нормально. И, конечно, мне пришлось расстрелять генерала, который разучился думать. Сейчас, как никогда, нам нужно повиновение.
Генеральный сосредоточенно заморгал, стараясь привести в порядок свои мысли. Сначала он решил, что это сон. Но даже ему не мог присниться Алексей Земятин, вот так очутившийся в его спальне.
– Сейчас для нас главная опасность – это если они обнаружат, что их оружие сработало. Поэтому я приказал, чтобы меня информировали обо всем, что происходит на этой ракетной базе.
– Хорошо, – сказал Генеральный.
– Нельзя терять времени. Мне надо идти.
– Зачем?
– Подготовить ракеты к упреждающему удару. Как только они поймут, что могут уничтожить наш ядерный арсенал, мы должны быть готовы запустить их все и нанести первый удар.
– Ты хочешь, чтобы я молчал об этом? – спросил Генеральный.
– Я все тебе рассказал потому, что только ты можешь отдать приказ о пуске ракет на США. Пойми, едва они поймут, насколько мы уязвимы, нам нельзя будет терять ни минуты. Надо подготовить ракеты.
Так сказал Великий Алексей Земятин, который всех вождей называл в лицо дураками, который стал непревзойденным гением Советского Союза и который только что переиначил все, что проповедовал со времен Великой Октябрьской революции.
Президенту Соединенных Штатов сообщили, что Советский Союз не желает передавать информацию, касающуюся угрозы всему человечеству.
– Они там все сумасшедшие, – заявил президент. – Что-то проникает за озоновый щит. Вся наша цивилизация находится перед угрозой уничтожения, и когда мы говорим им, что, возможно, это происходит над их территорией, и мы хотим объединиться с ними, они отказываются говорить с нами. Рта не раскрывают. Они – сумасшедшие.
– Разведка думает, что они подозревают нас в том, что происходит.
– Нас?! А наши шкуры что, другие? – возмутился президент, отправился в спальню, поднял трубку красного телефона, на котором не было ни диска, ни кнопок, и сказал: – Мне нужен тот человек. Нет, оба.
– По какому поводу, сэр? – спросили его на другом конце провода.
– Сам не знаю, черт подери. Но держите их наготове. И вы сами сюда подойдите. Я хочу, чтобы вы тоже послушали. Кажется, планета разваливается на куски, но почему – непонятно.
Глава вторая
Его звали Римо. Он шел между взрывающимися минами.
В этом не было ничего особенного. По такому минному полю мог бы пройти любой. Эти мины были безопасны для тех, кто на них наступал. Они предназначались тем, кто идет рядом; Такие мины обычно использовали партизаны, например, во Вьетконге.
Действовали они так. След в след идет отряд. Один наступает на замаскированное взрывное устройство, чем приводит его в действие. Взрыв обычной мины направлен вверх, наступивший на нее превращается в кровавую кашу. А у этой мины сила взрыва направлена не вверх, а в стороны, поэтому шрапнель достает всех окружающих. Всех, кроме наступившего на мину. А один солдат, гласит военная мудрость, не может ничего. Ни одна армия солдатами-одиночками не воюет. Армия действует взводами, батальонами и дивизиями. И если ваша мина оставила солдата без отряда, то он небоеспособен.
Итак, мины взрывались у него под ногами, посылая кусочки шрапнели в сухую траву прерии Северной Дакоты. Римо показалось, что откуда-то сверху послышался смех. А это уже было совсем необычно.
Услышать слабый звук среди грохота мог только тот, кто умеет услышать стук одного копыта в шуме кавалерийской атаки или хлопок открываемой банки пива на футбольном матче.
Смех он услышал, потому что не старался не замечать шума. Так делает большинство людей, оберегая свои барабанные перепонки. Римо же слышал всем телом, костями, нервами, он дышал в унисон со звуком и становился его частью.
Его научили слышать так. Его чуткость шла от дыхания. Благодаря дыханию он чувствовал скрытые под землей мины, умел не замечать взрывной волны, мог, если приходилось, уворачиваться от летящих пуль. И этот смех он слышал так же ясно, как собственное дыхание. Тихий смешок с высокого гранитного здания, которое серой горой возвышалось над равниной, на которой не было гор. С его парапетов можно было обозревать окрестности на пятнадцать миль вокруг. И худого человека футов шести роста с высокими скулами и глубоко посаженными карими глазами, которые из-за скрывавшей их тени казались просто отверстиями в черепе, легко шагающего по минному полю, тоже было видно.