"Русской водочке" тоже была судьба прогореть и иссякнуть, так как народные доходы резко сократились, и те, кто прежде хоть раз в месяц мог себе позволить под музыку посидеть в ресторане, заказав графинчик и пару салатиков, теперь перебивались пирожками и чебуреками. Те же, кто ел пирожки раньше, ныне вообще неизвестно чем питались.
Но получилось иначе. Пережив первый бум, "Водочка" стала тихо угасать, объявив даже о недорогих обедах для учреждений, и готова была уже совсем закрыться, как вдруг вновь засияла огнями, и веселье там пошло пуще прежнего. Только цены подросли раза в три, что окончательно отвадило желающих провести вечерок не то чтобы задешево, но хотя бы умеренно. Ресторан превратился в своего рода клуб, практически закрытый. Вскоре и швейцара на дверях не стало, а появились все те же мордатые ребята в кожаных куртках и плечистых твидовых пиджаках. Тех, кому можно, они знали в лицо, а те, кому нельзя, и сами не подходили близко к ярко освещенному входу, формой своей напоминавшему обычную поллитровку. Всем в городе было ясно, кто тратит там деньги и какие. Ходили слухи, что в одной из комнат есть карточные столы и рулетка, где ставки не ограничиваются. Будь это хоть миллион, хоть миллиард, хоть рублей, хоть долларов. Дорогого иностранного или столичного гостя везли потчевать непременно в "Русскую водочку". В народе ресторан прозвали запросто-панибратски "Водярой". Из зависти, наверное. Но прозвище прижилось.
Располагался ресторан почти на краю города, в гуще дичающего парка. Невдалеке начинались поля, не оскверненные коробками новостроек, Тихое место, куда почти не доносился городской шум. Даже подъездные дорожки были устроены так, чтобы гости проходили пешком десятка два метров до входа, а не подруливали на лимузинах прямо к порогу.
Никите пришлось взять такси, и всю дорогу он чувствовал себя этаким нуворишем, который после нелегкого дня едет со своим шофером к друзьям: расслабиться и оттянуться. Сумма, которую он заплатил "своему" водителю, мгновенно развеяла дым этих иллюзий. Еще больше он сник, когда подошел ко входу. Совеем недавно подобная сцена уже происходила. У дома покойного Митьки. Тут так же, как и там, стенку подпирали двое, и один из них подбрасывал монетку на ладони. "Да что у них за развлечение такое с монетой?" - подивился Никита.
– Ты к кому, малый? - лениво поинтересовался тот, что с монетой.
– Лаврентий Михайлович просил подойти, - довольно нагло заявил Никита. Не мог он сейчас почему-то сказать "велел" или "приказал". Не мог, и все.
Парни с интересом оглядели человека, которого Л.М. "просил".
– Нет его тут, - наконец вымолвил тот, что без монетки. - Вали по тихой.
– Что? - не понял Никита. Охранники оскалились в усмешке.
– Тупой, да? - вопросил тот, что с монеткой. - Не понял? Канай, пока по ушам не получил,
Такого оборота Никита не ожидал. Что ему оставалось делать? С боем прорываться? Он повернулся и тихо поплелся по дорожке, проклиная Л.М., а пуще - себя за бесхарактерность и мягкотелость. Ну что стоило отказаться от приглашения! Нет, среди бандитов захотелось покрутиться.
Лопух! А теперь еще и добираться до ближайшей троллейбусной остановки. Далеко, между прочим.
Ощущение у него было такое, словно действительно ни за что ни про что надавали по шее. Не больно, но жутко обидно. Так и брел, униженный и оскорбленный, по темной аллее.
Но тут в конце ее метнулись лучи фар, знакомый черный "Линкольн" плавно притормозил, открылись дверцы, и появился сам Л.М. в сопровождении охраны. Никита глянул на часы. Четверть седьмого. На пределе академического опоздания. Хорошо, что не больше.
При виде Никиты охранники вначале напряглись, потом узнали. А сам Л.М. протопал мимо, кивнув лишь мимоходом: "Идем". У Никиты появилось большое желание ответить, как подобает случаю, с большим достоинством, но он смолчал.
"Швейцары" на дверях сдержанно улыбнулись Л.М., свиту его пропустили без звука, сделав вид, что Никиту видят впервые и не они гнали его прочь только что. Он и тут сдержался, не показал им злорадно фигу, хотя хотелось.
Ресторан был как ресторан. Не модерн, но и не подделка под старину. Негромкая музыка, льющаяся откуда-то с потолка, несколько столиков в зале и большое количество кабинетов, закрываемых плотными шторами, чтобы деловые люди могли без помех встречаться друг с другом и без помех обсуждать свои вопросы, укрываясь от посторонних глаз.
Наверняка происходили здесь широкие застолья с ломящимися от яств столами, цыганами и блатной эстрадой. Мало ли какие причуды имеются у веселящихся хозяев жизни! Но сегодня все было тихо и мирно. Никто не орал пьяным голосом, не бил посуду и морды, не тискал визжащих девок и даже не стрелял в потолок, очумев от той же русской водочки.
Это ведь в столицах мафиози корчат из себя снобов и, достигнув определенного уровня, начинают по мере способностей копировать манеры членов британской королевской семьи. А также на входе в какой-нибудь "Up amp; Down" сдают оружие специальному человеку. В провинции нравы всегда были проще. И хотя местные заправилы считали себя покруче московских или питерских, манерной дурью не маялись, веселясь от души, с буйным размахом. А уж о том, чтобы пистолеты сдавать, пусть даже и надежному человеку, и речи быть не может. "Ствол" - это такая штука, что в любой момент пригодиться может.
Был в ресторане и метрдотель. Высокий солидный мужчина в смокинге, лысоватый, с бритым лицом, на котором постоянно сохранялось выражение чувства собственного достоинства. Он знал себе цену и мог эту цену донести до каждого. Поэтому гости, иные из которых отличались совершенно дикими нравами, никогда на смокинг ему не плевали и салатниц на голову не надевали.
Встречая гостей, метрдотель не фамильярничал, не восклицал фальшиво и радостно: "О, кто к нам заглянул!" Он вежливо кивал и скупыми жестами предлагал пройти в кабинет, где все уже было готово. Если назначалась деловая встреча или дружеский ужин, участников их он сводил с ловкостью и четкостью западноевропейского уличного регулировщика. И никогда не ошибался.
Вот и сейчас он проводил Л.М. в уютный кабинет, где на столе стояли холодные закуски, пара бутылок все того же "Белого аиста" и серебряные столовые приборы. Л.М. со своими людьми панибратства не допускал. Охранники остались снаружи. Метрдотель вышел.
Никита все ждал, что Носорог скажет наконец о причине своего приглашения, но тот молчал. Разлил коньяк по рюмкам, без тоста выпил, поковырял вилкой в крабовом салате. Никита решил не проявлять нетерпения, тоже опрокинул рюмку и немного закусил.
Бесшумно возникла юная официантка с подносом. Было ей от силы лет семнадцать, и даже изобилие косметических ухищрений не могло скрыть нежный возраст. Л.М. коротко глянул, издал неопределенный звук, нечто вроде: "Кг-м..." Никита приготовился увидеть что-то необычное, что, по его разумению, можно было ожидать в таком месте. Но продолжения не последовало. Радушно улыбаясь, девица расставила тарелки с гигантскими сочными стейками, окруженными гарниром из поджаренной картошечки и зелени, соусницы с разнообразным содержимым, сказала: "Приятного аппетита" - и испарилась.
Вкусы Л.М. здесь знали хорошо. Впрочем, Никита тоже ничего не имел против толстого, чуть недожаренного куска мяса. Под стейки налили по второй, хотя водка или даже пиво были бы уместнее. Но в чужой монастырь... Да и коньяк был хорош. Наверное, еще советского розлива. В сегодняшней маленькой, но гордой, не признаваемой никем Приднестровской республике вряд ли удавалось выдержать коньячную технологию.
Л.М. ел как механизм, аккуратно разрезая мясо и равнодушно отправляя его в рот. Никита же радовался каждому кусочку, наслаждаясь им, не забывал пробовать разные соусы. Особенно хорош был чесночный, но природная деликатность мешала обильнее поливать им мясо. Как бы потом не остался неприятный другим людям запах: