Наконец, прощально качнув крыльями, муха нырнула в открытую форточку и растворилась в синеве летнего неба. Никита наткнулся на подоконник и чуть не вышиб лбом стекло. Он остановился, судорожно дыша, с налитыми кровью глазами. Пиджак расстегнулся, узел галстука сбился на сторону.
– С-сука! - прошипел неудачливый охотник сквозь стиснутые зубы. Швырнул газету на подоконник, повернулся... и ему стало плохо. Дверь в кабинет была открыта. Привлеченные шумом, в проеме стояли все конторские. Лица девиц выражали полный восторг. Еще бы! Зрелище для избранных! Зевс, разящий молниями!
Сзади всех маячил расстроенный Василий Александрович. Шефа своего он тоже не уважал, как доподлинно тому было известно, но субординацию надо соблюдать. И если начальник теряет лицо, то во имя святой субординации приходится это лицо спасать. Василий Александрович протиснулся вперед и. повернувшись,к зрителям, раскинул руки, словно собираясь их обнять.
– Все, все, занялись делом, до перерыва еще далеко. Давайте, девочки, давайте... - Он вытеснил девиц из кабинета, прикрыл дверь. Потом обернулся к Никите,
– С вами все в порядке? Помощь нужна?
Никита, сгорая от стыда, молча покачал головой. Говорить ему не хотелось. Он не мог даже поднять глаза от пола. Василий Александрович тихо вышел.
Никита неверными шагами прошел за свой стол, поднял кресло и сел. Руки его противно дрожали. Чтобы унять эту дрожь, он крепко сцепил в замок пальцы.
Боже, какой позор! Какое же он ничтожество! Неудивительно, что жена относится к нему как к мебели, а подчиненные вообще как к пустому месту! Застрелиться, что ли?..
Он глубоко вздохнул, провел рукой по лицу. Ладонь стала мокрой. И непонятно было, то ли это пот от беготни по кабинету, то ли слезы, появившиеся на глазах.
Никита поправил галстук, опять тяжело вздохнул. Дверь в кабинет была закрыта не полностью. Он встал, собираясь прикрыть ее, и замер. Девицы в соседней комнате возбужденно разговаривали, и один голос отчетливо произнес: "Мухобой!"
Остальные захихикали.
Никита внутренне взвыл. Ему захотелось садануть себя кулаком по лбу. Ну вот, уже кличку придумали! А как прикажете вас называть? Не Носорогом же! Да такой паршивый мухобоишка, никудышный...
Вдруг показалось, что он сходит с ума. И не случится даже буйного помешательства, чтобы все вокруг пришли в ужас от того, что он натворил, свихнувшись. Однажды приедет "скорая помощь", и санитары, взяв его, хихикающего и отмахивающегося от несуществующих мух, отвезут в палату к таким же придуркам, безобидным и гадящим под себя.
В дверь тихо постучали. Никита не отозвался.
Не хотелось ему сейчас никого видеть. Он сидел и упивался своим горем. Очень опасное состояние, между прочим. Позже человек начинает получать удовольствие, а потом и наслаждение от своего унижения.
В дверь постучали еще раз, уже настойчивее. Ну что же, жизнь продолжалась. Никита достал носовой платок, вытер лицо, застегнул пиджак и только после этого сказал:
– Войдите!
Голос его прозвучал так хрипло, что пришлось откашляться и уже тверже повторить:
– Войдите!
В кабинете возник человек, которому впору было играть центровым на баскетбольной площадке. Он едва не царапнул макушкой о притолоку. Сделав два нерешительных шага, посетитель остановился и вопросительно посмотрел на Никиту, словно был хозяином этого кабинета и ждал от гостя объяснений по поводу его визита. Никита ответил ему таким же взглядом. Тогда посетитель спохватился, поздоровался неожиданно густым басом и протянул какую-то бумагу, требующую визы.
Не приглашая садиться, в надежде, что незваный гость тут же уберется, Никита глянул на документ, ничего не понял, расписался и вернул листок.
В посетителе роста было явно за два метра. При этом чувствовалась не обычная для высоких людей угловатость, а скорее гибкость акробата или мастера кун-фу. Гибкость эта проявилась, когда он отодвинул стул и вдруг оказался сидящим на нем, замысловато заплетя ноги.
– Простите, - сказал он, внимательно изучив подпись Никиты. - Тут нужна резолюция.
Пришлось Никите читать бумагу еще раз. Но и теперь он мало что понял, на всякий случай надписав повыше своего росчерка "В приказ!".
Посетитель глянул, вздохнул, отложил документ в сторону, сцепив на колене тонкие пальцы, в упор вставился на Никиту.
– Мне кажется, - наконец сказал он, - что у вас большие неприятности. Не поделитесь?
Никита собрался было возмутиться такой бесцеремонностью, но в этот момент сразу две мухи пронеслись мимо его головы и спланировали на стол. Рука Никиты непроизвольно потянулась за газетой и тут же отдернулась, словно обжегшись.
– Так что все-таки случилось? - настаивал незнакомец.
И Никиту прорвало. Сбиваясь и захлебываясь словами, стараясь поскорее выговориться, он стал рассказывать обо всех своих неудачах и сомнениях, о своей никчемности, о горьких мыслях, о том, что и завтрашний день, и последующие не принесут ничего хорошего, не изменят его жизни. Особенно жаловался он на мух, словно они были первопричиной того, что творила с ним судьба.
Посетитель слушал внимательно, не перебивая, только едва заметно кивал, будто молчаливо соглашаясь со всем, что говорил Никита. Его тонкий нос с большими крыльями при этом многозначительно покачивался, и поэтому казалось, что он примеривается, как бы клюнуть невидимого червячка.