Пожарная команда, наверно, должна прибыть с минуту на минуту. Их нет довольно долго.
Пламя ползет по стенам конюшни, расширяется, увеличивается.
А затем внезапно прямо посередине с треском рушится крыша.
Руки ожгло огнем, словно сквозь одежду под кожу одновременно впились миллионы острейших игл. В лицо будто дохнул своим раскаленным жаром в тысячи градусов огромный дракон. Проломив доски ворот, Дюмель рухнул на пол конюшни вместе с обжигающими деревянными кусками, оказавшимися под ним. Он тут же вскочил, неосмотрительно, необдуманно опираясь о них же голыми ладонями, и вскричал, изо всех сил прижав их к рукавам. Качнувшись, Констан встал на ноги и, щурясь от едкого дыма, зарывшись носом в плечо пальто, заозирался в поисках человека.
Глаза страшно слезились. Их щипало от едкого, колкого дыма, что будто выжигал их из глазниц. Лоб ныл и горел: видимо, ударился о горячие доски. Едва Дюмель коротко вдохнул, чтобы позвать человека, тут же зашелся кашлем от горькой, тяжелой, свербившей на слизистой гари.
Со всех сторон давил жар, проникал под кожу, плавил тело. Со всех сторон выдыхал многоглавый дракон. Всё вокруг расцвечено огненно-красными букетами пламени и танцующими искрами. Всюду непроглядный, черный дым — плотный театральный занавес этого чудовищного спектакля.
Послышалось ржание. Прямо здесь, в конюшне. Констан часто моргал, сбивая пелену гари, сгоняя ее слезами и всё равно из-за них ничего не разбирая. Где лошади? Их фигуры не маячили прямо перед глазами. Должно быть, они в дальних загонах. Хотя по стуку копыт кажется, что совсем близко…
Устланный воспламеняющимися материалами пол занимался сотнями пламенными язычками. Слева, в окружении огненного кольца лежал крупный мешок, очертаниями напоминающий неудобно лежащего человека. Пригибаясь, Дюмель приблизился к нему. Да, это был человек, мужчина. Он лежал лицом вниз, надо перевернуть его и попытаться привести в чувство: быть может, он очнется и сам сможет покинуть эту ловушку. Ладони ныли и пульсировали. Констан посмотрел на них, отняв от рукавов. Разодранная, вмиг обгоревшая и покрывшаяся волдырями кожа местами уже слезла. Живого места почти не было: ладони блестели в огненном свечении крови. Она стекала по пальцам на руку, под пальто и на рукава. Кровавые пятна остались в том месте на одежде, куда Дюмель прижимал руки, чтобы унять боль.
Он ухватился за мужчину и с трудом перевернул его. Ладони пронзила новая острая боль. Констан взвыл, стиснув зубы. Посмотрел в лицо мужчины. И охнул.
Мертвые глаза смотрели в одну точку далеко за пределы реальности. Лицо навсегда застыло в покорном изумлении. В груди — пулевое отверстие, кровавое измазанное пятно на одежде. Почувствовав внезапную слабость, Дюмель сел, согнув колени и склонив к ним голову.
Подступил спазматический кашель. Сильнее заболела голова. Дышать становилось труднее. Кислорода в конюшне почти не осталось: воздух выжжен опасным газом. Треск дерева и сухой травы. Ржание. Волны жара. Буря дыма. Пульсация в окровавленных ладонях.
Человек убит. Этими немцами. Этим Юнгером.
Этот Юнгер застрелил мужчину.
Этот Юнгер запер его тело здесь вместе с лошадьми.
Этот Юнгер поджег конюшню.
Осталось попытаться спасти лошадей.
Животные ни в чем не виноваты…
Ржание. Прямо перед ним. Что-то крупное пронеслось мимо, хлестнув по спине. Стук копыт.
Констан развернулся от убитого и вглядывался за спину, вставая и направляясь в сторону, как ему казалось, загонов. Сверху послышался треск. Дюмель вскинул голову. Сердце в испуге подскочило. Большая обгоревшая балка над входом упала с крыши на пол, подняв сноп искр, разбередив дым и перекрыв собой выход. Констан надеялся покинуть конюшню тем же самым путем — выскочить через дыру в воротах, проделанную им же. Но теперь этому не случиться. Запасного плана не было.
Времени мало.
Придется отдаться во власть судьбе и вручить свою жизнь в руки Господни. Боже, спаси и сохрани!..
Прямо напротив его взгляда на месте топтался и фыркал конь, вздергивая головой, не в силах более бегать по помещению: огонь стягивал кольцо, бедное животное носилось в поисках выхода, так его не находя.
Констан подошел к лошади и, вытянув руку, положил ладонь на шею, добродушно похлопав. Конь вздрогнул и жалобно заржал, отстраняясь. На шее остался размазанный кровавый след от руки. Дюмель, щурясь и плача от гари, посмотрел животному в глаза. В них читался действительно животный ужас. Короткие ресницы смахивали обильные слезы.
Констан быстро оглядел коня и поглаживал его по шее, стараясь не передать ему свой страх через прикосновение, а наоборот, вручить поддержку.
— Тихо, мальчик. Спокойно. Всё будет хорошо. Всё хорошо, — хрипло шепнул ему Дюмель и закашлялся. Он увидел, что одна задняя нога коня короче другой и вывернута под небольшим углом вовнутрь. Бедняга хромает.
Лошадь стояла и мотала головой, страшась пожара. Конь тяжело дышал и фыркал. Еще немного, и они оба упадут на пол от бессилия и нехватки воздуха, задохнутся.
Справа послышалось приглушенное ржание. Еще одно животное.
Констан опустил руку с конской холки и двинулся прямо к правой стене, через пару секунд наткнувшись на запертую дверь в загон. Прямо у нее топтался второй конь, выше и старше первого. Он был слеп на один глаз. Во втором огромном черном зрачке, который смотрел жгучей мольбой, отражался Дюмель.
Констан одним движением смахнул защелку с загона и распахнул дверцу. Но конь остался стоять.
— Давай же! Выходи! Чего ты встал! — разъярился на него Дюмель и, войдя в загон, встал за животным, с силой толкая его в круп. В спину дышал жар. Конь нехотя сделал три шага и вновь встал, почти выйдя из своего загона.
— Выходи, ну же! — Констан встал перед конем и потянул его за морду на себя, обхватив склоненную голову. Лошадь то ли испуганно, то ли недовольно взбрыкнулась и громко заржала ему в ухо.
— Прошу тебя, пойдем, — устало взмолился Дюмель.
Ему уже не хватало кислорода.
Хромой конь тоже страдал: его шатало, он едва стоял на ногах, всё чаще фыркал, издавая грудной свист. Его уже перестал беспокоить огонь вокруг: он напуган собственной слабостью. Слепой всё ниже склонял голову, будто призывал смириться. Он будто тяжелел на глазах, сгибался под собственным весом, но отказывался следовать за Констаном.
Голова шла кругом. Мир расплывался. Легкие требовали чистого воздуха, а не густой духоты. Вдохнув полную грудь горячей гари, Дюмель тут же свалился с ног, хватаясь за грудь и сплевывая, не в силах сделать новый, даже самый крохотный, вдох. Грудную клетку разрывали острые иглы, горло заполнилось едким порошком. Казалось, он умрет прямо сейчас.
Нет…
Надо каким-то образом вывести лошадей.
— А-ну, за мной… — прошептал Констан, разворачиваясь в сторону коней и медленно поднимаясь. Мир кренился в сторону, хотелось вновь упасть. Из глаз текли слезы. Он давился собственным вдохом. Найдя слабое равновесие, расставив ноги, Дюмель вытянул обе руки в сторону коней и требовательно посмотрел им в глаза.
Что произошло между человеком и животными в тот момент, первому было неведомо, однако как по приказу оба коня подошли к Констану. Едва те приблизились, он обхватил их морды и потянул на себя.
— Давайте, ну же, давайте…
Один шаг человека, нетвердый, очень слабый. Один шаг коней, на трясущихся ногах.
Новый шаг. Новая игла впивается в легкие. Новый шар вздувается в горле. Кто-то подкручивает киноленту и картинка в кадре рябит, шатается: местами меняются охваченные пламенем и дымом пол, стены, потолок…
Новый шаг. Шаг в никуда: оступился, почти упал… удержался — надо двигаться дальше. Куда? Где спасение? Просто двигаться.
Огонь начал смеяться. Дракон не думал так просто отпускать своих пленников из своей же созданной тюрьмы. Да они далеко и не уйдут — им некуда. Ослабленные, испуганные, потерявшие надежду…