Вот почему раздирает вина. Права Соня. Первая собственность за жизнь у неё. Первый раз так много еды на её столе… Поделиться необходимо. С кем? С самыми близкими. У которых ничего такого никогда не было.
— Знаешь, Наташа, скольких голодных может спасти эта еда? — пытает её Соня Ипатьевна. — Знаешь, сколько сейчас по тюрьмам да по психушкам продолжает маяться? Не смотри, что движется к концу двадцатый век. Слышала о Буковском, о Плюще, о Некипелове? Их совсем ещё, в общем-то, недавно за границу переправили. А сколько ещё сидит… Маются, как в сталинское время.
. — А вы откуда знаете, кто сейчас сидит? — зло нахохлилась Наташа. — Небось, в газетах о том не пишут. По радио и по телевизору что-то я не слышала про такое!
— Как «откуда»? Не в лесу же я в дремучем. Есть у меня друзья. Не ждать же чудес от наших вождей? Не терпеть же покорно их издевательства над нами?! Мы, чем можем, помогаем заключённым. Сахарову посылаем посылки. И в тюрьмы. Знаешь, кто там? Лучшие! Сколько во время и после войны попало в них, себя не щадивших. А сейчас там тот, кто не хочет быть рабом, кто хочет ощущать себя человеком.
— Почему же ты… никогда мне не говорила? — Дора ловит Сонин взгляд, чуть размытый. — Может, и мой Акишка всю свою жизнь по тюрьмам да по лагерям перемогался? — Щипало глаза, щекотало в глотке. Совсем слабая она стала.
«Не терпеть же покорно…»
А она… всю жизнь терпит… покорно приняла Акишкино исчезновение: по инстанциям не ходила, башмаков не стаптывала, терпеливо ждала, когда он вернётся. А он, может, ждал в тех страшных лагерях, что она найдёт его, и станет посылать ему еду, и — приедет к нему? Враньё, что Акишка рядом. Нету его. А она сжалась и терпит без него, ждёт и ждёт его, чтобы жизнь наконец начать. В институт без него не поступала. Без него поступить — предательство совершить. А может, и не таким словом — «терпеть» — её жизнь называется. Что значит — «терпеть»? Просто время остановилось в ту минуту, как Акишка пошёл от неё по улице на войну. Начнёт отстукивать жизнь, когда он вернётся с фронта: в институт вместе поступят, детей родят… Это остановившееся время парализовало её бездействием, потому и не связала войну с лагерями, когда уже с Соней Ипатьевной познакомилась и начинку, изнанку своей особой страны узнала!
Дора встала, снова села.
— Ты что так ошалело смотришь на меня? спросила Соня Ипатьевна.
— А можно… а как сделать… человек пропал, и всё. Никаких сведений. Может, жив?
Соня Ипатьевна покачала головой.
— Если б попал в лагерь, вернулся бы в пятидесятые, ну, в шестидесятые. А когда и где погиб… хочешь, попробуем узнать.
— Можно? — И стало страшно. Зачем ей это? Прибавить мучений? Ладно если на фронте, святое дело. А если, в самом деле, в лагерях промучился много лет, а она не искала, не помогла, спасти не попробовала?
Какое-то мгновение качалась на весах: нужно ей это или не нужно, раз всё равно Акишка не вернулся. Слепота, глухота, оказывается, удобнее, нету твоей вины, и — точка.
«О себе беспокоишься?» — поняла и сказала решительно:
— Сейчас запишешь? Год рождения — 1923. Фамилия…
— На свежую голову приду, Дора. Такое дело. Серьёзное.
Новая квартира в самом деле определила новую жизнь.
Раньше тянул двор. Потому, что был домом. Во дворе — промывающий запах свежести, во дворе — простор. Правда, простор не вширь, как в степях, в пустынях, в которых не была, но по телевизору видела, а простор — уходящий вверх, в вечность. Если бы волшебной силой — сумела взлететь, наверняка летела бы бесконечно, сначала в голубовато-серой атмосфере, потом — в ледяном оранжевом свете солнца, в безвоздушье, а уже потом — в пространстве космоса — между ледяными сверкающими планетами и звёздами. Конечно, она не была бы уже Дорой и не осознала бы того, что видит, а значит, так и не открыла бы тайны мироздания — где кончается (или начинается) оно, из огня и атомов, кто и как создал его, или оно само родилось из огня… Тут она всегда буксовала: ну а самое первое, из плоти, как… родилось? Из тех же веществ, из которых — огонь?
«Как» — слово важное для них с Акишкой. После уроков химии ходили часами и задавали себе этот невинно звучащий, но взрывной вопрос — «как»?
Учителя у них были замечательные. По химии ученик Менделеева. По литературе — внучка Тютчева. Школа дала им образование чуть ли не институтское, никто из учителей с программой не считался. Литературу учили не по хрестоматии, а целиком произведение читали, от первой страницы до последней, с примечаниями. От школы — старт. И дома — вслух — перечитали сначала все детские вещи — «Слепой музыкант», «Белый пудель», а потом Толстого, Чехова, Пушкина. Не одну литературу, другие предметы тоже учили не только по учебникам. И часто в классе звучало — «как?» да «почему?». Привычные вопросы. На всю жизнь остались главными.