То ли в бою погиб её жених, то ли в затылок убит, а может, и в каком из лагерей провёл лучшие годы своей особой жизни, кто расскажет? Женой-то его она стать не успела…
Время остановилось на той минуте, в которую он ушёл от неё по улице на фронт. Она ждёт его. Акишка вернётся, и они в институт поступят, своё собственное место обретут — с любимыми профессиями, детей народят — много. Ждёт Акишку, чтобы вместе жить начать. Стоит Акишка у неё перед глазами — жёрдочка узенькая, увенчанная золотистой головой, улыбается ей из веснушек, застит летящие годы.
Поила Колю Королёва, Кроля, чаем в тот час, а видела сквозь муть, заливающую «сегодня»: волосы спадают на лоб, зелен свет глаз. Жених исчез из её судьбы, будто его и не было.
Кроль повадился пить чай. Без девушки. Девушка отказалась встречаться с ним — кончилась любовь, не успев толком начаться.
Дора проводила Кроля в армию. Посылала посылки. Встретила, как полагается, — бутылкой да радостью.
Сразу устроился Кроль на работу, механиком на завод. Но все вечера да субботы с воскресеньями, в мороз и в дождь чинил людям машины.
Делал он это в её дворе, потому что она чудом непонятным — выхлопотала ему комнату в своём доме.
Пока Кроль служил, она обивала пороги ЖЭКа, исполкома, горкома, во все двери тыркалась, всем начальникам плешь проела, куда парень вернётся? В маленькой двухкомнатной квартире, с маленькой кухней, толкутся бабка с дедом, мать с отцом, сестра с мужем. К тому же сестра на сносях. По-хорошему молодым квартиру бы и парню — комнату, чтобы каждый начал свою собственную жизнь! Но ей без паузы после её монолога говорили: «нет». Совсем уже отчаялась она чего-то добиться, да неожиданно для себя попала на прием к депутату.
Знала, как изготавливаются депутаты в нашей стране, шла к нему без надежды, просто для очистки совести. А тот депутат оказался редким экземпляром — склонялся он своей депутатской головой к грязной, грешной земле, добирался до сути текущей жизни простого человека.
Лысый, с негустой седой порослью на висках, со складками щек, он смотрел из щедрых морщин на человека жадно, взглядом вбирая в себя каждое его слово. Услышал её очень даже добросовестно, не пропустив ни звука: и про смежные комнаты, и про ссоры за территорию… И задал вопрос, который почему-то никто не задавал ей до сих пор:
— Кем он приходится вам?
И тут она поняла, почему не задавали ей этого вопроса начальники всех уровней: они не слышали, о чём и о ком она рассказывала им, спешили припечатать к делу своё стандартное, всесильное «нет», которое припечатывали ко всем неблатным делам.
Учуяла Дора своим чутким носом «свою породу» в не очень здоровом и в не очень представительном депутате, явно крепко потрёпанном, жизнью, и — выложила про Кроля все факты, что знала, а вместе с ними и свою маяту по дитю, невольно вылезающую из всех её пор, свою жажду выплеснуть на Кроля невостребованное материнство, жажду обустроить его жизнь, охранить от скученности, от ссор, от раздражения родного дома.
Второй вопрос депутата оказался еще более неожиданным:
— А меня вы, как Королёва Колю, не хотите пригласить на чашку чая?
Она таращилась на депутата открыв рот. «Зачем?», «Почему?», «Чего ему надо?», «Что ему примерещилось?» — плескались слова в зашумевшей голове, не связываясь во фразы.
Может, подумал, что для него не такая и старая — шестьдесят только исполнилось, да и никто не даёт ей её лет. Наверное, из-за комплекции. Лопата у нее — большая, а сама она — маленькая, тощая, глазастая. И румянец имеется совсем как у молодой, это от того, что на воздухе целый день. Ему тоже, похоже, не больше шестидесяти.
Он поспешил вывести её из столбняка и девичьих волнений с пустыми надеждами:
— Не бойтесь. Ничего плохого для вас за моей просьбой нет. Я хочу разобраться в ситуации. Официальную обстановку не люблю.
В тот же вечер он явился к ней. Остановился у порога, робко и по-детски застыв с руками по швам, когда кошки обступили его и стали ходить вокруг задрав хвосты в импровизированном концерте. Они громко исполняли свои арии, на разной высоте, разными голосами, но так слаженно, что он различил мелодию, о чём тут же и сообщил растерянной больше него Доре.
Сделать шаг к накрытому столу-шкафу он не мог, боясь задеть их и нарушить добрую песню любви. Да ещё они тёрлись о него — в своеобразном скупом ганце, тёрлись о его ноги в не очень отутюженных, не очень новых брюках.
Но он и не слишком спешил к столу: оглядывал её владения. И явно ему, этому видавшему виды человеку, стало понятно — Дора не может поделиться с Кролем своим жильём, ибо у неё самой этого жилья фактически нет. Семиметровка при ЖЭКе — без кухни, без ванны, без туалета. В жэковский туалет беги через сумрак и многочисленные коридоры. Ничего не сказал Доре депутат, смотрел на неё, моргал.