Наташа оказалась провидицей. Но даже она не ожидала того, что произошло с их особой страной.
Началось всё с мяса.
Как-то Наташа прибежала к Доре радостная;
— Повезло-то как! В палатке купила говядинки. Такая дешёвая! Давай готовь. Я побегу вымою магазин, к ужину как раз буду.
Дора решила потушить бефстроганов. Принялась разделывать мясо. И вдруг нож наткнулся на что-то твёрдое, взвизгнул, как при встрече с железом. И это в куске мякоти! Удивлённая, отхватила сразу большой кусок и увидела — пулю.
Откуда? Животных, идущих на мясо, уже давным-давно убивают электричеством. На дичь не похоже. Да и продаётся дичь в специальных магазинах, типа «Дары природы», «Олень», расхватывают в одну минуту, кто потащит в их район?!
Почему-то Дора не стала готовить мясо, отложила, завернула в ту бумагу, в которой Наташа принесла его. И завела блины. Осталась ещё банка смородины от лета. Блины с вареньем, чем плохо?
— Знаешь что, давай снесём на анализ! — предложила Соня.
Наташа вспыхнула.
— Я так мечтала о куске мяса! — Но тут же согласилась: — А и впрямь, что мы всё в темноте живём? Хоть в чём-то сами разберёмся.
— Ты хоть знаешь, где такие анализы делаются? — спросила Дора.
— Пойдём в исполкомовскую столовую, у меня там работает приятельница.
Приятельница обещала отнести мясо куда нужно…
…Мясо оказалось человечье.
Когда милиция вместе с перепуганной насмерть Наташей явилась на ту улицу, где было куплено мясо, никакой палатки там не оказалось.
— Не приснилось же мне, честное слово! Голубая, фанерная, небольшая… лоток под крышей! — объясняла Наташа.
И тут же её слова подтвердил старик с палкой:
— Была палатка. Я вот тоже пришёл. Странное какое-то мясо вчера мы здесь купили. Сладкое. На говядину совсем не похоже. Уж я-то в говядине разбираюсь, ею жив.
Слов не было. Сидели за столом в тот день понурые. В России продают человечину.
После затянувшегося молчания тихо, как-то с натугой Наташа сказала:
— Мне очень страшно. Не знаю, что-то катится на нас… сметает… Нам говорят: убирайтесь. Очищайте пространство. Не слышите?
Соня Ипатьевна подняла голову.
— Не выживешь, если так будешь относиться к истории. Помню, на лесоповале… холод, дышать больно, забивает глотку, есть хочется, топор из рук валится. Не ты держишь топор, а он тебя, ты буквально висишь на нём, вроде держишься за него. Ткнёшься им в дерево, и вроде — прислонилась. Одно желание — упасть и не встать. Насколько проще… А я… Пушкина, как молитву, читаю, подряд всего, что в юности знала. С детства любила Пушкина. «Товарищ, верь, взойдёт она, заря пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна…» И ведь верила: вспрянет! Этой верой и жила. Или концерты Чайковского, Рахманинова играю. Или Скрябина… И музыка… ритм… вроде топором двигали… Я ведь консерваторию кончила, я ведь выступать уже начала — в зале Чайковского концерт дала, играла Шопена.
— За что же тебя? — спросила Дора.
Соня Ипатьевна усмехнулась.
— А за что убили того человека, мясо которого купила Наташа? В нашей стране нет вопроса — «за что?». Есть вопрос — кого следующего? Внушили нам: сладко пострадать за Родину. Кого следующего, — повторила, — выхватит судьба и принесёт в жертву неизвестно какому Молоху? А я не хотела чувствовать себя жертвой. А я боролась. Воображала солнце, когда холодина и хмарь… ведь вся музыка — на воображении. Тут и краски, и цвет, и весь мир…
— А может, Бог специально выхватывает жертвы… — тихо сказала Наташа.
— Почему же, когда вернулась, не стала работать по специальности? Почему пошла преподавать в музыкальную школу? — спросила Дора. Ей тоже очень страшно, но она, как и Соня Ипатьевна, не хочет поддаваться этому страху.
Соня Ипатьевна молчит долго. А потом протягивает к ним руки.
На одном пальце не хватает подушечки и ногтя.
— Кто это тебе сделал?
— Нашёлся один… — И Соня Ипатьевна переводит разговор: — О чем я тут?… Раньше времени не надо, Наташа, представлять себе гибель. Я живу сегодняшним днём. Сейчас есть кусок хлеба, и хорошо. А если на улице дождик, я закрою шторы, зажгу яркий свет, включу музыку и представляю себе солнце…
Но новый день приходил с очередной бедой. Повысились цены, и до получки не дотянула. Два дня кошки со Стёпом нюхали пустую кашу и отходили. Обиженные, поели лишь на третий день, когда каша уже подкисла. А она пила чай — утром чай, днём и вечером. Подругам говорила, что уже ела.