А она стирает простым мылом, оставшимся ещё с доперестроечных времён — всегда закупала большими количествами мыло, спички, соль. С войны. Привычка оказалась сильнее доводов разума. Ничего с собой не могла поделать. Так и лежали на антресолях пачки мыла и спичек, а в буфете — пачки соли. Только солить нечего и жарить нечего.
Запах рыбы…
Для Доры это запах особый. Запах благополучия. Пахнет рыбой, значит, кошки сыты.
Запахи копчёной колбасы оставили равнодушной. Не станешь же ею кормить животных.
Зато дурманя пахли колбаса докторская и сосиски…
С самого детства она привыкла к тому, что еда делится на две категории: одна — которую она может купить, другая — на которую она смотрит. Почему не смотреть? За прилавками выставлена бутафория. Вон в детских книжках — самобранки всякие… не ешь же те вкусности с картинок! И даже сейчас, когда нестерпимо ныло в желудке и булькало несдержанным желудочным соком, она не соединяла красивых продуктов с той реальной едой, которая насытила бы её. Кусок чёрного хлеба, картофелина — что надо ещё? Но государственная картошка вся гнилая, а кооперативная — недостижима. И на хлеб сегодня нет..
Ходила от прилавка к прилавку, с удивлением разглядывала рядом с русскими названиями иностранные. Никогда раньше не бывала в этом магазине — он далеко от её дома. Наташа говорила: поставляет сюда продукты совместное производство. Что за производство?
Чего тут только нет! Фрукты. Хлеба разных сортов, нерусского вида. А колбас всевозможных сколько и сыров!..
У кого можно узнать о Наташе?
Подошла к прилавку с консервами.
— Не было её два дня, — сказала молодая, ярко крашенная девица, с длинными, распущенными волосами. — Мы уж решили, заболела.
Дора кинулась из магазина. Только сейчас, когда неотступно маячило перед ней Наташино измождённое лицо, стянутым своим животом, прилипшим к позвоночнику, она ощутила беду.
Наташа нужна, немедленно, — разрешить проблему: как накормить животных, где заработать денег? — отгоняя беду, уговаривала себя, переводила свой страх в быт и в обыкновенную корысть. Но на бегу к Наташиному дому всё больше растеривала иллюзии утешения — пергаментная кожа обтянула скулы, губы — серые, голос — тонкий, на пределе обрыва…
У всех у них были ключи от квартир друг друга — мало ли что с ними может случиться, не молодки. И теперь дрожащей рукой Дора всовывала данный ей Наташей ключ в замок, а он никак не попадал в замочную скважину.
…Прежде всего — запах. Характерный запах газа.
Дора кинулась на кухню — все конфорки дружно открыты.
Неслушающимися пальцами повернула их. Распахнула окно. Распахнула входную дверь, чтобы побыстрее вытянуло.
Наташа лежала на своей железной, доисторической кровати — носом к стене.
Со спины — тощий подросток, один хребет.
Лежала одетая. Из-под чуть задранной юбки безжизненно разбросались тощие ноги. Рот сильно открыт, подбородок отвис. В руках намертво зажаты фотография сына с лупоглазой грустной девочкой и толстая тетрадь с записями, которые Наташа когда-то показывала Егору Куприяновичу.
Четвёртая глава
Небо расплывалось дымом. Расползалось. Не открывалось ей. Было забито серыми грязными сгустками мути.
Между ним и Дорой — химические и радиоактивные отходы, выброшенные прямо людям — дышать, неочищенные отработки бензина, вырвавшийся из-под управления газ Наташиной квартиры. За долгие годы злой власти и перестройки, проводящей её же идеи (в особой стране особых людей извести), скопилось столько мути, что воздуха совсем не осталось, муть из грязи, из шлаков спрессовалась, разлеглась между Дорой и небом и скрыла небо. Даже обычных облаков теперь не видать.
Затылок налился тяжестью крови, так долго стоит она, подняв лицо к небу.
— Пойдём в кино, — уговаривает её Соня Ипатьевна, голос её дрожит. — Похоронили как положено, помянули как положено. Сдвинься с места, засохнешь. Идём отнесём продукты, накормим зверей и — в кино, ну, идём, пожалуйста!
Что ещё набилось между ней и небом и не даёт встретиться со своими?
Бессонные её вопросы… Почему Кроль не приезжает к ней? Почему об Акишке так за всю жизнь ничего и не узнала? И о Егоре Куприяновиче… Наташа оказалась слабая или сильная? Почему сын не прилетел на похороны? Почему дети бросают своих матерей? Все её «почему» тоже — мутной тяжестью — скопились над ней.