То, что читала Соня Ипатьевна, не было художественной литературой. Весьма вероятно, не известные лично ей, Доре, не пережитые лично ею, Дорой, ситуации из реальной жизни имели место и здесь, на её квадрате! Каждая книга, что читала Соня Ипатьевна, — вопль человека, искалеченного советской властью. Почему она, Дора, не слышала этого вопля на её квадрате? Наверняка и здесь творились беззакония!
Громкими словами на весь мир возвестила перестройка: советская власть, порождавшая те ситуации и, как следствия их, убийства, рухнула. Но почему точно так же, как в период её существования, в жертву идее, теперь совершенно иной, приносятся люди? Почему перестройка обернулась гибелью многих, а лозунги о демократическом управлении страной растаяли, будто их и не было?
Чем платить за квартиры? Как прокормить себя и животных?
Доллары. Слово — чужое.
Бактерии, микробы, разрушающие человека или зверушку, не видны. Но эти… пришельцы — вот они. Впервые увидела доллары в сберкассе — не гости, хозяева в России. Зелёные языки, решающие любой разговор. Теперь она чётко усвоила: доллары — единственно уважаемая валюта. Вездесущи. Вторглись и в продуктовые магазины, и на рынок. Побродишь, побродишь вдоль рядов, над которыми восседают не русские бабки и мужики, а восточные купцы, называющие сразу две цены — в долларах и в рублях, походишь вдоль магазинных прилавков… и-прочь, на улицу. Стоишь под дождём, снегом, солнцем, зажимаешь в кулаке скудную пенсию и недоумеваешь: что на неё можно купить? Как получилось… почему родной рубль ничего не значит?
«Инфляция» — тоже слово чужое. И сначала, с первым повышением цен, никак не приживалось в Доре. В слово «инфляция» включены и торжество американского доллара над их рублём, и болезнь страны, когда рухнуло громкое её могущество, а её по кирпичику растаскивают, и голод стариков, одиночек с детьми, зверушек…
Звери не понимают, что происходит, и в те дни, когда пенсия кончается, смотрят на неё недоумённо: где их мясо, где их рыба? Только след от запаха — Дора растягивает бульон на много дней, пока не остаются одни макароны.
— Что делать? — сидят они с Соней Ипатьевной на кухне друг против друга.
Политика, которую они вместе с телевизором выключили, бьёт по башкам, вбивает людей в землю, как гвозди: «Уходите, не мешайтесь под ногами. Лишние. Голодраные». Россия исторгает их из себя.
Больше других страдают Клякса с Оспой. Оспа родила уродцев — котят без шерсти. Пришлось всех утопить, а Оспа проплакала несколько дней — человечьими крупными слезами.
Кляксиных котят никто брать не захотел. Повезла на Птичий рынок.
Птичий рынок — самое печальное место на земле. Если знать, что здесь происходит. Истинные любители животных выродились как класс, большинство из них не может и себя-то содержать. Ходят по рынку бизнесмены — скупают собак пачками — на шапки, скупают кошек — на опыты или на корм нутриям… Не завидна судьба зверушек, попавших к ним в руки. Животные стали бизнесом.
Дора не может встречаться с их тоскующими глазами.
Подскочила перекупщица:
— Давай за пять тысяч всех оптом.
Дора отступила от неё, беспомощно шаря взглядом по лицам редких здесь сегодня детишек — может, прямо в руки кому-нибудь?
Они играли в её корзине — пушистые весёлые котята. Четыре души. А глаза у перекупщицы — сладкие.
— Куда ты денешь их? — спросила Дора. — На опыты отдашь? Или на корм кому-нибудь?
— Что ты такое городишь?! — возопила тётка. — Что я, антихрист какой? В лучшем виде устрою.
Пять тысяч! Мясо стоит две тысячи килограмм. Рыбу можно найти за девятьсот пятьдесят… Растянет на неделю, точно.
Но молочно-голубые глаза Кляксиных детей!.. Ксена подобрала на улице, растит, а своих — четырёх детей — отдаёт на муку. А они… последние её Дети. Похоже, больше не будет.
Если не знать их будущей судьбы…
Как она может не знать? Теперь-то она хорошо знает: в их особой стране мучение людей, и ранняя смерть — норма.
— Решай, тётка, чего тянешь время?
Завыла вдали собака.
Голоса зверей на Птичьем рынке. Зовут, просят, удивляются: почему их отдают чужим?…
Судьба животных — лицо перестройки. Человечьи голодные глаза…
— Нет, спасибо, я попробую сама, — сказала Дора и, прижимая к груди корзинку, двинулась вдоль радов.
Мальчик просит отца:
— Того щенка возьми.
— Не могу, Витя, он вырастет в большую собаку. Квартира маленькая, да еды нужно много.