— Пить я было начал, так они — хором — такое устроили партсобрание, что я не могу глянуть в сторону бутылки.
— Ну это как раз дело.
— Дело-то дело, а терпеть как?
— Без всего уйди! Налегке. Чёрт с ними. Уйти-то куда есть.
— Катька… — сказал он.
— Что «Катька»? Не беспокойся, они сделают из неё такую же, какие сами…
— Н-не знаю, — возразил Кроль. — Может, да, а может, и нет. Она меня любит. «Па, почитай», «Па, послушай», «Па, пойдём в зоопарк». Льнёт ко мне. Отдушина моя. Уж этого-то они мне запретить не могут — чтобы я читал ей или чтобы мы с ней сходили в зоопарк. До зоопарка Виточка довозит нас сама и подъезжает за нами, к определённому часу.
— На «Запорожце» ездит? — удивилась Дора.
Кроль усмехнулся:
— «Запорожец» — моя машина. На «Тойоте»! Есть такая иномарка. Летает, не ездит!
— Что же делать? — спросила Дора подавленно.
— Терпеть. Ради Катьки. Может, мы с ней составим коалицию? Погоди немного, мать. Я не забыл тебя и не бросил. Роздыху мне нету. Даже позвонить не смею, она торчит рядом всегда, как шпик, контролирует каждый шаг, каждое слово по телефону. Я пошёл, мать. Терпи. Я люблю тебя. Но что делать, сам виноват, что влип по уши. — Кроль пошёл к двери. Она за ним. — Было бы у меня, тысяч шесть-семь, — сказал вдруг, — я бы, может, и нашёл выход.
— Да это же не так уж и много!
— Долларов, мать. Были бы у меня, закрутил бы такое! Вложил бы их в своё собственное, без Виточки… — Он оборвал себя на полуслове. — Петько начинает… верняк. — Он стал рисовать картину ослепительного будущего — с ней и с Катькой в одной квартире. — Да, видно, не суждено, — развёл руками. Обнял её.
Всю ночь не спала. И за ночь выработала план: она пропишет Кроля к себе, пусть будет у него спасение от Виточки, мало ли как жизнь повернётся? А квартира — это квартира. Единственное, что может она сделать для Кроля…
Чуть свет отправилась в ЖЭК. В праздничных лодочках.
Раньше ЖЭК был её домом — при нём жила, и в нём десятилетиями работали все свои — из их двора.
Сейчас перед ней незнакомые. И всё больше — молодые. Когда успели поменяться?
Паспортный стол открывается в десять. Она терпеливо переждала час возле клумбы, на своей любимой скамье, с которой любовалась маленькой Катей и маленькой Дашей.
Даше уже девять. Время не бежит, летит, не успеваешь ухватить его за хвост.
И их Катьке уже почти семь.
Рудька написал — «Ты права, страшно жить здесь, и мы удираем за границу». Где-то он сейчас? Зошка жену привёл в дом.
Человек за человеком. Ребёнок за ребёнком. Сколько их выросло в её пригляде, в её заботе — перед глазами? А она себя ощущает восемнадцатилетней. На этой цифре застыла — Акиша на фронт ушёл, когда ей восемнадцать исполнилось. И всё кажется, вот он вернётся и они наконец жить начнут.
Как жадно будут они жить! Прежде всего в институт поступят…
Она усмехнулась — «в институт поступят!»
Встала, пошла к ЖЭКу.
В паспортном столе её встретила молодая, сильно крашенная девица с распущенными русалочьими волосами, чем-то похожая на ту, что работает в Наташином магазине.
— Кто он вам? — спросила она Дору.
— Сын.
— Свидетельство давайте.
— Какое свидетельство?
— О рождении.
Дора с открытым ртом уставилась на неё.
— Это моя квартира или не моя?
— Ваша.
— А почему я не могу прописать в неё того, кого хочу?
— Можете. Дайте свидетельство о рождении сына.
— Нету.
— Если потеряли, восстановите в архиве. А коли он вам не родной сын, платите.
— Сколько?!
— Шестьдесят тысяч.
— Сколько?
— Шестьдесят тысяч, — повторила равнодушно девица.
Дора так и не закрыла рта, ошалело смотрела в её крашеное лицо.
— Следующий. Отойдите, гражданочка, пока думаете. Мне работать надо.
Прижавшись к жёлтой облупленной стене, стояла Дора и никак не могла осознать, что же такое сказала ей девица. Шестьдесят тысяч рублей? А она получает пятьдесят тысяч. Не может же она уморить с голоду своих зверей!
— Знаешь, Соня, — сказала она за их скудным общим обедом, — в последнее время мне часто в голову приходит… открыть газ, как Наташа сделала. Выхода нет. Заработать не могу. По привычке мету двор, но кому это нужно? Даже мальчишки теперь не в игры играют, а деньги зарабатывают. И платить мне никто ничего не платит.
— Да, — сокрушённо согласилась Соня Ипатьевна, — я ходила, просила, говорят: «Прости, сами еле сводим концы с концами», а новые даже двери не открывают. Буркнут — «Нам не нужно», и всё. Я пыталась объяснить: «Как не нужно, на машине по льду и снегу не проедете зимой». «Вот зимой и поговорим» — отвечают. Я решила, зимой буду дежурить весь день, не отойду от того, кто на машине, пока денег не даст. Мне что… для тебя не стыдно…