Быстро сгущаются сумерки, темнота постепенно окутывает землю, размывает ориентиры. Но горят внизу зажигалки, полк выходит на цель. В небе повисает один огонь САБа, второй, третий. Это штурманы высвечивают разъезд. И на земле рвутся первые бомбы. К нашим самолетам тянутся лучи прожекторов, подбираются разрывы снарядов, но полк наращивает удар. Одна за другой летят в цель бомбы, на земле разгорается дымное пламя. К разрывам бомб примешиваются многочисленные взрывы снарядов, загорается какая-то емкость с горючим, и языки громадного костра полощут небо. Уже отбомбилась первая эскадрилья, другая, заходит третья, а первые самолеты спешат на аэродром за новым боекомплектом для повторного удара. Как маяк в ночи, полыхает и бушует пламя…
Последние самолеты заруливают на стоянки. Стихает рокот моторов.
- Полк, становись! Смирно! Равнение на знамя!
Плывет перед строем, полощется на ветру знамя - святыня полка, его честь, слава.
- Спасибо, гвардейцы!
- Служим Советскому Союзу!
* * *
Вчера мы с Колей летали на разведку и установили, что немцы готовят в ближайшее время удар в районе станции Поныри. Об этом мы доложили в своем разведдонесении. А сегодня опять к нам в полк прибыл командир дивизии. Наверно, утром фотоснимки района - наши и других экипажей - со стола начальника разведки дивизии перекочевали в штаб воздушной армии, а оттуда - в штаб фронта. Теперь в обратном порядке в полк пришло боевое задание: частям девятой гвардейской Краснознаменной Сталинградской дивизии бомбовым ударом уничтожить склады противника, что северо-западнее станции Глазуновка…
- Наш район, - шепчу через плечо Николаю.
- Угу, - так же шепотом отвечает он. - Зениток там!… [42]
Командир дивизии снимает фуражку и вытирает носовым платком лоб.
- Товарищи! - Голос его звучит тихо и по сравнению с тем, как он зачитывал боевой приказ, как-то по-домашнему, задушевно. - Вашему полку, товарищи, выпала честь первыми нанести удар. Поразить цель трудно. Почти невозможно. Об этом знает командование армии, командование фронта. Но… вы гвардейцы, и приказ должен быть выполнен! Станцию прикрывают восемнадцать прожекторов, около двадцати батарей. Трудно, очень трудно!… Мы с вашим командиром полка обсудили обстановку и пришли к определенному решению. Так ведь, Анатолий Александрович?
- Другого пути не вижу, товарищ генерал.
- Вот и я не вижу… Одним словом, нужен экипаж добровольцев. Его задача - отвлечь на себя огонь батарей. Только один экипаж.
Замер в молчании строй.
Кто сделает один-единственный шаг вперед?
Как всеобщий вздох раздается: «раз-два». Вновь замирают шеренги летчиков. Командир дивизии проводит рукой по глазам.
- Спасибо, гвардейцы! Я так и знал. Спасибо!
Перед строем младший лейтенант Полякова:
- Разрешите моему экипажу, товарищ генерал!
Мы с Николаем Пивнем оба выходим из строя, становимся рядом с Шурой.
- Кому, как не нам, лететь, товарищ генерал! - восклицает Николай. - Наш район разведки. И прожекторы опять же только вчера нам поклон передавали.
- Разрешите, товарищ генерал! - присоединяюсь к просьбе Николая. - Нам этот район известен лучше, чем другим. Разрешите?
- Действительно, это ваш район. Решено - идете вы!
Рука генерала опускается на плечо Шурочки.
- Ты, Шура, пойдешь со всеми.
Генерал слегка поворачивает Шуру за плечи и подталкивает ее к строю.
* * *
Взлетели самолеты. На земле только наш экипаж. Мы вылетаем через час. За это время головной полк дивизии углубится в тыл врага, стороной обойдет цель, затем ляжет курсом на юг. За десять минут до подхода полка к цели над нею появимся мы. Полк подойдет на приглушенных моторах и с [43] большой высоты, прикрытый темнотой ночи, нанесет удар. А до этого десять минут наши. Десять минут, пока отбомбится полк, пока не будет накрыта цель. Десять минут - и в каждой шестьдесят секунд. Какой незначительный срок в жизни человека - секунда. И как это много!…
Восемнадцать прожекторов вытянули голубые щупальца, шарят по небу, сходятся, перекрещиваются, ищут, ждут.
- Сколько до цели?
- Одна минута. Если хочешь больше - шестьдесят секунд.
- Хочу больше.
- Мог не лететь.
- Мог. Если бы не ты!
- А долг?
- Жмешь на патриотизм?
- Нет, на твою слоновью шкуру.
- Запомню, Коля!
- Для этого и говорю.
Так мы заполняем пустоту ожидания. Самое страшное - это ожидание неизвестности. Когда враг ощерится зенитками, когда на первый взгляд даже не будет выхода из замкнутого круга огня, все же будет легче: мы будем драться.
Все ближе наплывают прожекторные лучи. Ввожу самолет в пологий вираж и включаю в кабине полный свет, чтобы как-то нейтрализовать слепящий огонь прожекторов. Включаю и бортовые огни - пусть видят нас немцы!
- Нате! Берите! Стреляйте!
Свет, ослепительный свет режет глаза, давит. От него не уйти, не укрыться. Пилотирую только по приборам. Самолет описывает замкнутую кривую над целью. Надо продержаться десять минут. Целую вечность! И надо так увлечь фашистов, чтобы они видели только нас. Только нас! Я представляю вражеских зенитчиков: у них сейчас прорезался охотничий азарт. Наверно, они шутят, заключают пари, кто первый попадет в наш самолет. И мы для них сейчас увлекательная мишень, мотыльком танцующая в свете прожекторов. Что ж, развлекайтесь!…
Уголком глаза вижу, как рука Николая тянется к бомбосбрасывателю.
- Придержи, Коля. Через каждые две минуты - по одной!
- К чему этот цирк? Шарахнуть залпом, чтоб дым столбом!
- А моральный фактор? Надо держать их в напряжении. [44]
- Психолог! А впрочем, согласен.
Огненными головешками проносятся снаряды. Рвутся выше, слева, справа.
- Отверни маленько, - советует Николай. - Ведь собьют, гады! А нам еще держаться надо…
Самолет треплет, подбрасывает из стороны в сторону. Из огненного круга, кажется, нет выхода: кругом свет, вой снарядов, осколки прошивают обшивку крыльев.
Николай прижимается к пулемету и направляет очереди в сгустки прожекторного света.
- Давай! Давай! - кричит Николай, сам не замечая того, а заодно не замечая, как слабеет огонь зениток.
- Спокойно, старик! - кричу ему. - Наши над целью!
Где- то выше нас идет в атаку полк. Еще несколько вражеских батарей посылают в небо желтые пучки снарядов. Круто разворачиваю самолет на летящие светляки и ввожу его в пикирование.
- Давай, Коля!
Вздрагивает самолет, освобожденный от груза. Я направляю нос на сверкающие пасти зениток и нажимаю гашетки «эресов».
Мне видно, как огненные дуги снарядов, упираясь в землю, изрыгают клубы черного дыма.
В эту ночь не вернулся на базу экипаж Шуры Поляковой. На подбитом, израненном самолете они приземлились недалеко от станции Глазуновка. Спасенья не было. Полякова и штурман Сагайдаков отстреливались из пулемета, из своих пистолетов. По одному патрону они оставили для себя…
Глава 7. Конец войне
Иногда у меня спрашивают, как мне запомнился конец войны. И мне всегда вспоминается артиллерийская подготовка, которая началась перед решительным наступлением на Берлин. Ей предшествовал бомбовый удар всей фронтовой авиации по ближним тылам гитлеровских войск, укрепившихся за Одером.
Нашему полку была поставлена задача уничтожить укрепления противника в пятнадцати километрах от линии фронта. При этом назначался строго определенный час как самого бомбометания, так и перехода линии фронта на обратном пути. Если по каким-либо причинам экипажу не удается пересечь линию фронта в это определенное время, то для этого [45] давался узкий коридор севернее маршрута километров на пятьдесят. Такого еще никогда не было, и, собственно, мы не придали этому должного значения: не все ли равно, когда пересечь линию фронта, - пятью минутами раньше или позже?