Невысокий, сухощавый, подвижный, с тонкими чертами лица и выразительными, слегка навыкате глазами, штурман наш всегда готов на веселую шутку, которая не раз скрашивала трудные будни полярных летчиков.
Таков наш экипаж, в котором я вторым пилотом. Мои обязанности предельно просты: на земле - загрузка самолета, в воздухе - помогать командиру пилотировать машину и… учиться. Никому не приходится так много учиться, сдавать различных экзаменов и подвергаться всяческим поверкам, как нам, авиаторам.
Вроде бы окончил училище, поступил на работу и летай себе на здоровье. Как бы не так! До тех пор, пока не познакомишься с самолетом, двигателем, аппаратурой, не изучишь всех особенностей трассы и аэродромов, о полетах не смей и думать. Но это еще не все. Надлежит изучить Наставление по производству полетов, различные инструкции, приказы и анализы летных происшествий. Изучить и сдать зачеты. Только после этого тебя допустят к первому полету. [54]
И все последующие годы день за днем придется учиться, не ропща на вечное школярство, поскольку тебе доверен не только дорогостоящий самолет, но и самое ценное - жизнь людей.
В полете Метлицкий непрерывно наставляет меня:
- В случае нужды на тундру не садись. Сверху-то она кажется ровной и крепкой, а сядешь - болото. Вообще посадка - последнее дело. Старайся дотянуть на одном двигателе. Избавься от лишнего груза, подбери наивыгоднейшую высоту, зафлюгируй винт отказавшего мотора и тяни. Ну, а если не удается тянуть на одном двигателе, тогда садись. И сто раз обдумай - как? Садись на речные косы, лучше - на каменистые. Сел - установи причину неполадки и постарайся устранить ее самостоятельно. Не получится - сообщи по рации в порт. Товарищи помогут. А самолет не покидай. В тундре самолет найти можно, человека - нельзя. Тех, кто бросал самолет, до сих пор ищут… И вот еще что: перед каждым вылетом проверяй, есть ли на борту неприкосновенный запас продуктов и оружие. И про спички не забывай: огонь в тундре - жизнь!…
Лишь спустя какое-то время я понял всю правоту этих слов.
Уже став командиром корабля, я налетал более двадцати тысяч часов над всеми уголками Арктики и в Антарктиде, но до сих лор с благодарностью вспоминаю тот первый полет и моих наставников в арктическом небе.
- Каждый участок трассы не похож на другой, - говорит Штепенко. - И не только своими характерными ориентирами, но и климатическими особенностями. В средних широтах этого не увидишь. Возьми триста километров вокруг Москвы - климат и погода там примерно одинаковые. А вот Арктика… Если в одном поселке штилит, то за сто - сто двадцать километров в другом поселке шторм! Смекаешь? А магнитные компасы? В одном месте показывает цену на дрова, в другом - землетрясение! В Арктике верь звездам и солнцу - астронавигация здесь выручит!
Внимательно вглядываюсь в плывущую под крылом землю: бурые проплешины тундры среди талого снега да ржавые забереги на реках. Смотрю на эти реки и речонки, прикидываю, где можно посадить самолет, где нельзя, и сообщаю свои «открытия» Метлицкому. Он сдержанно поправляет меня. Зато Штепенко насмешливо хмыкает:
- Салага! Не скоро еще тебе быть летчиком!
- Ну, знаете!… [55]
- Сердишься? - смеется Штепенко. - На сердитых воду возят. А злость в работе - очень даже хорошее дело! Учти, юноша!…
Штепенко опускает на глаза защитные очки и с улыбкой ждет, что я скажу ему в ответ. Но я молчу и со стороны, вероятно, похож на нахохлившуюся курицу.
- Неужто и впрямь обиделся? - спрашивает Островенко, опустив на мое плечо тяжелую руку. - Зря. Принимай товарищей такими, какие они есть.
Монотонно гудят моторы, медленно плывет внизу однообразный пейзаж тундры. Беспредельная видимость прозрачного арктического воздуха позволяет окинуть взглядом необыкновенно большое пространство - от горизонта до горизонта. Отчетливо видна конфигурация всех самых далеких ориентиров, и, пока не привыкнешь к этому, такая четкость поражает. Смотри, любуйся самой дальней далью!
Вон впереди обрисовывается линия берега, за которой видна светлая полоса моря, забитого льдами, и темное пятно острова.
- Приступаем к снижению! - объявляет, входя к нам в кабину, Штепенко.
И вот уже самолет катится вдоль косы, в открытую форточку врывается холодный воздух, насыщенный волнующими запахами моря.
Что же, здравствуй, знакомая и незнакомая Арктика!
Поселок, возле которого пристроился наш аэродром, расположен на берегу моря. С морем здесь связана вся жизнь: с моря пришли первые строители, морские дороги связали этот полярный поселок со всем остальным миром, с моря же он получает все необходимое для жизни. Не случайно я замечаю в каждом встречном что-то морское: на одном черный бушлат, у другого полощется по снегу широченный клеш, у третьего на шапке неизменный «краб», у четвертого из расстегнутого ворота проглядывает морская душа - тельняшка…
Как всякий сухопутный человек, я с гордым чувством первооткрывателя спешу к морю. Вот уже видны бурые лохмотья каких-то водорослей и серая галька в полосе прибоя. За узкой полосой воды - льды. Отдельные льдины выползли даже на берег и лежат здесь, как причудливые животные.
Берег пустынен. Тишина нарушается только мерным вздохом прибоя да пронзительными голосами чаек. Наверно, так было и тысячу лет назад: та же тишина, тот же вскрик чаек и извечный разговор моря… [57]
Я опускаю ладони в море, набираю полные пригоршни воды и подношу ее к губам. Вода, как и в любом море, соленая, а мне-то казалось, что в северных морях, где столько льдов, она должна быть пресной!
Родная планета выглядит несколько иначе, чем это представлялось по учебникам и прочитанным книгам. Она другая, новая, и поэтому - дважды интересная! Моим личным открытием стали выросшие из тумана берега Шпицбергена или ледяной купол острова Виктория. Увиденные однажды, они запомнились на всю жизнь, как и крик одинокого мартына на берегу моря, как тревожный переклик гусиного косяка в долине Маймечи…
Много позже судьба приведет меня в дальние страны. И я буду отовсюду привозить сувениры, наброски, зарисовки, этюды. И когда однажды ко мне придет мой старый учитель, не будет конца вопросам: правда ли, что в Красном море такая синяя вода? Верно ли, что над ледником Шеклтона такое желтое небо? И почему нет ни одного рисунка льва, если я побывал в Африке?
Я не стану смеяться над наивностью его вопросов. Я стану рассказывать ему, что в Антарктиде у горы Александра фирновый снег, похожий на залежи крупного риса, и на него лучше не садиться: можно не взлететь. Что если собираешься лететь на ледяной купол всего часа на два - возьми провизию на неделю, а лучше на две: может подняться свирепый шторм и ты будешь сидеть в самолете, пересчитывая с товарищами последние сухари…
И лицо старого учителя озарится гордой улыбкой: ведь это именно он первым открыл мне глаза на огромный мир.
Глава 9. Ледовая разведка
Для того чтобы корабли могли беспрепятственно идти Северным морским путем, необходимо изучить характер льдов, установить закономерность их движения, определить более легкий, близкий и безопасный путь для судов. Все это, естественно, невозможно сделать в одном полете. Требуется постоянное наблюдение за движением льда. Поэтому еще до начала морской навигации самолеты уходят далеко в море и исчерчивают его поверхность галсами - маршрутами разведок. Галсы накладываются друг на друга с определенным временным интервалом, например через каждые десять дней.
Такая разведка ведется регулярно и на больших площадях, [58] что позволяет иметь общую картину ледовой обстановки по всему Арктическому бассейну. Эту разведку называют стратегической, и начинается она за один-два месяца до начала морской навигации, а заканчивается через месяц после завершения ее.
Когда же выходят на трассу морские корабли, ледовая разведка носит чисто тактический характер, так как проводится непосредственно в интересах судов. В этом случае протяженность маршрутов намного меньше, зато данные о состоянии льда отличаются подробной характеристикой и содержат непременные рекомендации о лучшем пути следования каравана. Карта ледовой обстановки и рекомендации относительно курса сбрасываются на борт ведущего ледокола.