Наконец шторм немного утихает. Но настроение у всех нас по-прежнему препаршивое. Неизвестно, когда наладится погода, неизвестно, сколько еще нам здесь загорать…
И вот Чагин, заговорщицки подмигнув мне, открывает дверь фюзеляжа и торжественно произносит:
- Предлагается чудо! Самое настоящее! Без мошенничества! Желающих увидеть прошу из самолета!
Ну, думаю, сейчас что-то выкинет Михаил Иванович. Вслед за Чагиным прыгаю на снег. За мной выходят Кириллов и радист Толя Глыбин. Зашевелились и наши ученые. Они еще не решаются расстаться с мешками, но явно заинтересованы.
Ждем, где же обещанное чудо.
А Михаил Иванович вдруг начинает кружиться в каком-то странном танце. И чудо совершается: из снежной пелены неожиданно появляется громадный поморник. Он складывает крылья и, к нашему неописуемому изумлению, осторожно шагает к Чагину!
«Чудо» Михаил Иванович объясняет просто. В прошлую зимовку он с товарищами вырастил птенцов поморников, а затем выпустил их на волю.
Птицы охотно прилетали к людям, чтобы полакомиться остатками пищи.
А у нас забыто дурное настроение. И мы уже не чувствуем [104] себя одинокими, заброшенными и обреченными на этом пустынном ледяном поле.
Вскоре и шторм утихает. Мы перелетаем к «Оби» и грузим свой Ан-2 на палубу корабля.
* * *
Далеко позади остался Мирный - скалистый кусочек земли среди льдов Антарктиды.
Индийский океан обдает «Обь» тяжелыми брызгами, и они оседают на ее бортах причудливыми сосульками. Снег серой пеленой скрыл горизонт. Корабль, лавируя между айсбергами, самым малым ходом продвигается к невидимому берегу, в район предполагаемой «Земли Дискавери». На разных картах она выглядит по-разному - где большим полуостровом, где островом.
Проходят часы напряженного плавания, и наконец показалась кромка ледяного припая у берега. «Обь» медленно идет вдоль нее: необходимо найти подходящую льдину для взлета и посадки наших самолетов.
Мы уже научены горьким опытом, когда близ Мирного в течение часа был взломан свирепым штормом полутораметровый лед припая протяженностью около двадцати километров. Грузы, спущенные на лед для отправки в Мирный, с величайшим трудом были подобраны на отдельных льдинах, а часть груза так и пропала. Не смогли мы спасти и один из наших Ан-2. Теперь из трех самолетов осталось только два, а объем исследований прежний. Правда, есть у нас еще «яшка», самолет Як-12, но серьезных надежд на него мы не возлагаем: он слишком хрупок для здешних широт, хотя в хорошую погоду и на небольшое удаление он все же у нас летает.
«Обь» останавливается у толстого припая. Он состоит не изо льда, как обычно, а из спрессованного снега. Лучше бы с такой площадки не летать, но продвигаться дальше вслепую нельзя. Нужно хотя бы сделать ледовую разведку для «Оби».
Стрелы выносят за борт нашу «анюту». Лыжи с трудом скользят по этой громадной и мягкой подушке. Проруливаю несколько раз вперед-назад по намеченной площадке, чтобы утрамбовать снег, и взлетаю. Уже с воздуха даю команду спускать за борт второй самолет.
Сделана ледовая разведка, отснята часть побережья. Возвращаемся на «Обь», и вскоре она идет полным ходом, кроша лед там, где на картах обозначена предполагаемая «Земля Дискавери». [105]
На переходах от одной стоянки к другой не прекращаются исследования. Берутся пробы воды, воздуха, донных грунтов. Чего только не поднято глубоководными тралами на палубу! Биологи злы как черти: зрителей полно, добровольных помощников тоже, того и гляди, утащат самый ценный экспонат в качестве сувенира!
В одном из полетов близ мыса Хорн-Блафф мы обнаружили большой каменистый остров настолько необычной формы, что решили тут же вернуться на «Обь» и захватить комплексный отряд ученых.
Возвращаемся к острову. С нами на борту гляциолог Шумский, геолог Соколов, биолог Кирпичников и кинооператор Эдуард Эзов.
Пока ученые собирают образцы, я спешу сделать наброски этого необычного острова.
Но больше всех повезло Эзову: он обнаружил остатки окаменевших растений и костей животных!
А с «Оби» давно торопят нас: начался шторм и корабль едва держится на ледовых якорях у припая. Одна минута на подъем самолета, и «Обь» уже урчит двигателями.
И вдруг радист Корниенко улавливает SOS - тревожные сигналы бедствия, за ними следуют позывные французской зимовки Дюмон Д'Юрвиль: «Помогите!… Пропал геликоптер. На нем два человека. Помогите!…»
«Обь» круто разворачивается к югу. Идем от одного айсберга к другому. На мостике не только вахтенные, тут же начальник экспедиции профессор Корт, штурман Валентин Иванов и гидролог Василий Шильников.
Из снежной мглы появляются громады айсбергов.
- Пойдем к этому? - спрашивает Ман.
- Нет, высок. Не выгрузить самолет, Иван Александрович, - прикидывает на глаз Шильников.
- Добро. Полный вперед!
Телефонный звонок из машины.
- Иван Александрович, во льдах идем!… Такая мощность… Как бы чего не вышло! - тревожится старший механик корабля Афанасьев.
- Так держать! - коротко бросает в телефон капитан. Шумят дизели. Скрежещут льдины о борта. Дрожит под ногами палуба.
- Так держать!
Впереди небольшое ледяное поле. «Обь» идет к нему. С мостика видно, что лед спаян из отдельных обкатанных штормами льдышек. Гидрологи такой лед называют «блинчатой [106] сморозью». Он непрочен. В другое время к такой льдине не стоило бы и подходить, но тут… в опасности жизнь людей!…
На палубе уже командует старпом Свиридов:
- Штормтрапы за борт! Ледовые якоря с правого борта! Вахтенные, на лед пошел!
Гремят сапоги матросов по палубе. Постукивают о железный борт деревянные ступени штормтрапа. Вместе с Валентином Ивановым спускаюсь на лед, там уже Шильников с буром в руках. Я пробую прочность льда каблуком:
- Погоди, Василь, бурить!
- Так толщина льда!… Пять минут - и узнаю!
- Не надо, Вася… - А сам прикидываю: лед «дышит» под ногами, «анюту» ему не выдержать… А жизнь людей? Складываю руки рупором: - Эй, на палубе! «Яшку» за борт!
- Есть «яшку» за борт! - отвечает Свиридов. И тут же гремят его команды, усиленные динамиком: - Вира помалу! Вира топинант! Стоп! Внимание на оттяжках! Оттяжки пошел! Майна!…
В другое время залюбуешься работой наших матросов и четкими, продуманными командами Николая Свиридова, но сейчас не до этого…
Трещит мотором «яшка» и вздрагивает во встречных порывах ветра. Идем курсом на станцию французов. Рядом со мной Валентин, позади Василий Шильников.
А в наушниках голос Корниенко:
- «Яшка», я - «Обь». Прием.
- Слушаю.
- Фомич, французы нашлись! Только что пришли сами на базу!
Я смотрю на Валентина. Он оглядывается на Шильников а:
- Как, Вася, пойдем назад, к кораблю?
- Зачем? Вперед! Сделаем разведку для «Оби», чтобы не тыкаться слепыми котятами в айсберги!…
Идем по основному курсу следования корабля. На карте Шильникова укладываются замысловатые значки льдов.
Через час «яшка» поднят на палубу, убраны ледовые якоря. На ходовой мостик поднимаются Иванов и Шильников. Они раскладывают свою карту, где ломаной красной линией означен маршрут нашего полета на разведку.
«Обь» следует проложенным нами курсом. [107]
…Разные полюсы есть на земном шаре - географические, магнитные, полюс холода, полюс относительной недоступности… Земля Адели - полюс ветров. Сильные ветры здесь никогда не стихают, а лишь меняют свое направление в зависимости от времени суток.
Мы сидим на одном из самых дальних астропунктов и с тоской смотрим на астрономов Закопайло и Калинина: они приникли к своим приборам, нацеленным на солнце, и ничего другого не видят. А ветер все сильнее и сильнее, и «Обь» настаивает на нашем возвращении. Радист Саша Кириллов включает на полную мощность динамик.
- Шестьсот девятнадцатый, я - «Обь!» - раздается голос нашего руководителя полетов Севы Фурдецкого. - «Обь» едва держится на ледовых якорях! Спешите!