Командир летает с нами днем и ночью. Полеты по кругу, в зону, на полигон. Взлет, посадка, вираж, переворот, боевой разворот и снова посадка… Кажется, взлетам и посадкам не будет конца. Оружейники в поле за аэродромом выкладывают из прошлогодней соломы крест. Это мишень для учебного бомбометания и стрельбы. Командир устал и измотался больше нашего - летать-то ему приходится с нами обоими, - но, кажется, доволен нашими успехами.
Наконец приходит день, когда мы с Васей меняем парашюты штурманов на ПЛ-5. Так называют парашют летчика.
Командир полка провожает меня в первый полет. Он сам помогает надеть лямки парашюта, расправляет их на спине, одергивает и хлопает по плечу:
- Ну, ни пуха тебе, ни пера!
- Послать к черту, Анатолий Александрович?
- Так полагается, - смеется командир. - А раз положено, посылай!
Он берет мою руку, порывисто притягивает к себе и легонько, как водолаза перед спуском под воду, хлопает ладонью по шлему.
Я поворачиваюсь и, неуклюже переступая тяжелыми унтами - все-таки мешает пристегнутый парашют, - иду к самолету. У левого крыла строй из трех человек - экипаж. Техник Ландин, оружейница Маша Красильникова и штурман Николай Пивень.
- Смирно! - Техник Ландин, старший по званию, делает два шага вперед: - Товарищ командир, самолет к вылету готов! Двигатель опробован, горючее полностью!
- Штурман к вылету готов!
- Товарищ командир, боекомплект самолета - четыре фугаски, ШКАС{4} заряжен, опробован, запасные ленты… Ой, товарищ командир, можно я еще раз взрыватели проверю? [21]
Непосредственность Маши нарушает заранее приготовленную торжественность.
- Смотри, смотри, Машенька! - смеюсь я и, как меня перед этим командир полка, обнимаю ребят за плечи. - Эх, ребята!…
- Спокойно, старик. Будет порядок. Ты только всегда помни, что мы здесь, на земле, ждем вас. Всегда ждем!
- По самолетам! - это кричит со старта старший лейтенант Бекишев, заместитель командира полка. Сегодня он руководит полетами.
- Запускай!
- От винта!
- Есть от винта!
Ровно стрекочет стосильный М-11, увлекая самолет в темноту. Медленно плывут внизу темные пятна лесов, белеют заснеженные поля. Цель сегодняшней бомбардировки - железнодорожная станция западнее Вязьмы.
* * *
Всю зиму юго-восточнее Вязьмы сражался партизанский отряд, а в начале марта его потеснили каратели и отряды полицаев. Отряд лишился своих продовольственных баз и складов с боеприпасами. Центральный штаб партизанского движения приказал срочно доставить в район дислокации отряда все необходимое. Штаб армии выполнение этой задачи возложил на наш полк.
Полет не сложный. Еще днем я изучил по карте маршрут полета и теперь веду самолет от одного ориентира к другому. Вон на лесной опушке показались три костра в одну линию - условный сигнал, а заодно и стартовое освещение. Делаю круг, чтобы еще раз убедиться в правильности сигналов, и захожу на посадку.
Заруливаю туда, где темнеет силуэт еще одного самолета, где суетятся люди. Выключаю двигатель. На крыло поднимаются партизаны:
- А ну, хлопцы, навались! Не задерживай летчика!
- Что за спешка? - поднимаюсь я с сиденья. - Куда так торопитесь?
- Каратели прут! Командир приказал заслону держаться до рассвета, а вот продержатся ли… Патронов маловато.
- Давай! Давай! Сказки потом.
Партизаны вытаскивают из самолета ящики с патронами.
- Сколько раненых возьмешь? - спрашивают у меня.
- Как все. [22]
- Значит, двоих. Ну где там раненые? Давай!
Один из раненых самостоятельно взбирается на крыло и усаживается в кабину, другому помогают подняться.
Медленно начинается рассвет. Сереет небо, и уже отчетливо просматривается ближний лес. Эх, успеть бы до рассвета пересечь линию фронта.
- От винта!
- Давай! Закручивай!
Мотор вздрагивает, фыркает и начинает ровно бормотать на малом газу.
Поспешность и быстрота - отнюдь не одно и то же. Быстрота, сообразительность, реакция - необходимые качества летчика, поспешность же совершенно противопоказана.
Неделю назад мне стукнуло двадцать один. Всего полтора месяца, как я летчик. На моем счету два десятка боевых вылетов. Я умею взлетать, садиться, умею пилотировать самолет днем и ночью, вслепую. Но означает ли все это зрелость? Нет! Тогда откуда у меня самоуверенность?
Я спешу. С места даю полный газ, самолет начинает двигаться и… Не успеваю опомниться, как он тычется в землю. Вот тебе и на! Разбит воздушный винт, а моя физиономия изрядно поцарапана о приборную доску. Хорошо, хоть раненые не пострадали. Но что же произошло? Ага! Я не учел оттепели, не следил за скоростью. Слишком много нарушений прописных истин. И все это результат моей самоуверенности. Ишь возомнил себя асом!…
Размышляя о случившемся, я брел по глубокому снегу к деревне, на ходу пригоршнями набирая снег и прикладывая его к лицу. Мне было стыдно, и я боялся встретиться со своими спутниками взглядом.
- Не вешай носа, - заметил один из партизан. - Не ты один. Вон и второй самолет сломался. Теперь вам вдвоем веселей будет.
- Ночью-то опять придут ваши, - вступил в разговор второй. - Починишь свою птаху да и улетишь на Большую землю.
Так незаметно за разговорами подошли к деревне, и у первого же дома нос к носу столкнулись с Масловым.
- С приездом!
- Федя!…
- Видал твой цирк! А еще со мной летал. Эх, ты!…
- Но и ты, Федя… Это ведь твой самолет там стоит?
- Радуешься? - Под сухой кожей на скулах Маслова перекатываются тугие желваки. - Не мой это самолет! Оставил [23] меня командир эскадрильи заменить на его самолете винт. Видишь, техник Лыга с ним возится.
- А где же командир? - задал я наивный вопрос.
- Улетел. Не тужи! Сейчас слетаю на базу и привезу тебе винт! Будем еще летать всем чертям назло!
Но летать нам с Федей пришлось не скоро. Неожиданно над лесом появились два «мессера». Их спаренные залпы решили судьбу сначала моего, а потом Фединого самолета. Мы остолбенело смотрим на дымное пламя, на четкие в светлом небе силуэты «мессеров», которые, словно издеваясь, проносятся над деревней, покачивая крыльями.
Втроем мы добирались из партизанского отряда к своим. Этот поход остался в памяти навсегда. В действительности километры всегда длиннее, чем на карте, да если еще прибавить полетное обмундирование летчика. Идем напрямик, обходя деревни и минуя дороги. Сколько идем? Я уже потерял счет дням. В мыслях только одно: надо выйти! Выйти из этого мертвого леса, из этого снега. Какое проклятье этот снег! И нельзя думать о пище. У нас и так мало сил. Вчера вечером мы попытались добыть пищу в деревне, но там оказались немцы. Они послали в нашу сторону несколько очередей из автоматов, но преследовать не стали. И опять мы идем лесом, проваливаясь по пояс в рыхлый снег. Если бы хоть немного поесть!… Все чаще и чаще падает Федор. Но остановиться нельзя. Надо идти. В лесу смерть. А в этой деревне? Решили дождаться вечера, в сумерках подойдем ближе.
В деревне оказались свои. Вскоре нам удалось отправить за линию фронта Федора. Он был совсем плох. Полковник, начальник авиации, обещает вскоре отправить и нас, если прилетят самолеты, а до этого он вызвал меня к себе.
- Боюсь, немцы засекли нашу площадку для самолетов. Как бы не накрыли артиллерией, - говорит полковник. - Взгляни на карту. Вот между деревней и лесом большое поле. Определи, пригодно оно для посадки самолетов? Если пригодно, дам бойцов, к вечеру организуешь старт. Последним самолетом улетишь вместе с своим техником.
- Есть!
* * *
Погожее солнечное утро, легкий скрип снега под унтами. Мы сыты, в карманах, про запас, увесистые бутерброды. От успешного выполнения порученного нам дела зависит отлет за линию фронта, на Большую землю, в полк. Есть чему радоваться. [24] Кажется, все испытания уже позади и все надежды вот-вот исполнятся. Осмотрим площадку, разобьем старт и - даже не верится! - ночью мы дома!