— Вставайте же наконец! Все на склон! Ребята, там такой пух…
Сказанное им надо будет понимать так, что ночью выпал снег. Пушистый, удивительный снег покрыл ровным слоем лыжные трассы.
С этими мыслями я засыпаю.
Как и предполагалось, меня вырвал из своих сновидений южный акцент.
— Сиви! Вставай! Лентяйка! Уже без десяти!
Все это смешит моего парня, который уже в комбинезоне.
Я сбрасываю свои одеяла. Натягиваю комбинезон. Я готова.
— У тебя есть «Piz Buin»? — спрашивает меня Жером.
Это веселит моего парня.
Все эти годы Жером проделывает со мной один и тот же номер.
Нет. У меня не загорелая кожа. Я не могу пользоваться тем же кремом, что и они, ведь цвет их кожи уже темно-коричневый. Я пользуюсь кремом со степенью защиты 60+. Моя кожа светло-розового цвета. На солнце стану слегка бежевой. Это их веселит. Я действительно хлюпик.
Жером гордится тем, что я снимаюсь в кино. Когда кто-нибудь узнает меня в баре, он на седьмом небе от счастья. С расплывшейся по лицу улыбкой он говорит мне:
— Ого, моя Сиви! Ты одна из ведущих кинозвезд?
Что ответить?
Я пожимаю плечами, он расценивает это, как чрезмерную скромность с моей стороны.
В «яйце» фуникулера он рассказывает мне о фильме, который они с его матерью смотрели по телевизору.
— О! Я так смеялся, когда ты и твоя подруга подцепили того парня! Это здорово! Вы будете снимать продолжение?
— Я не знаю.
Выражение гордости на его лице внезапно сменяется унынием. Он внимательно рассматривает меня в течение минуты.
— Ты слишком много работаешь. Ты не наслаждаешься жизнью в полной мере, — кричит он мне теперь. — А ты? Почему ты не скажешь ей меньше работать? — обращается он к моему парню.
Тот пожимает плечами. Я упрямая.
Мой парень доволен: кто-то думает так же, как он. Я ничего не говорю. Я не люблю, когда меня заставляют думать над проблемой, решение которой я не могу найти.
Я смотрю вокруг.
Наше «яйцо», закрепленное на тросе, медленно поднимается к вершине.
Замечаю, что чем дальше мы поднимаемся, тем гуще становится туман.
Жером следит за моим взглядом.
— Слишком густой туман! Надень маску, — приказывает он.
Надеваю.
Наша кабинка продолжает свой подъем над долиной. Ветер усилился. Его порывы пытаются проникнуть через гармошку уплотнения дверок нашего «яйца». Дверцы сопротивляются. А ветер дует и свистит. Это недобрый знак. У меня появляется дурное предчувствие.
Мой парень бросает на меня несколько незаметных взглядов. Право действовать он предоставляет Жерому. Я ничего не осмеливаюсь говорить Жерому, хотя он ждет моей реакции.
Это редкий случай, когда мой парень соглашается кататься на лыжах в головном уборе.
Но сейчас он надевает маску, шерстяную черную шапочку с отверстиями для глаз.
Это редкий случай, чтобы Жером надевал хоть что-нибудь теплое.
Сейчас же он натягивает свою шапочку с помпоном и маску, обматывается красным шарфом.
Обстановка в кабинке мне совершенно не нравится. Жером делает вид, что ничего не замечает. Мой парень полностью доверяется Жерому. Вдруг наше «яйцо» останавливается. Мы висим посреди долины. Невольно я смотрю вокруг. Я боюсь увидеть то, что увижу.
Именно то, чего я боялась. Снаружи ничего не видно. Совсем ничего. Белая пелена. Сплошное белое покрывало. Горы даже не вырисовываются. Ни одного яркого пятнышка розового, красного или желтого комбинезона.
Всепоглощающая пелена.
Ветер угрожающе поет сквозь гофрированную окантовку дверок нашего «яйца». «Яйцо» начинает покачиваться на своем тросе.
Жером помогает мне утеплиться. Он поднимает повыше мой шарф. Проверяет мои перчатки. Он отвлекает меня, как отвлекают внимание растревоженного ребенка.
Я смотрю на своего парня и не вижу его глаз за стеклом маски. Он совершенно неподвижен, словно и не видит, что я молю его о взгляде. Мой парень избегает на меня смотреть. Он не хочет нарушать стратегию нашего инструктора.
Право действовать он предоставляет Жерому.
Я пытаюсь дышать глубоко, но у меня сжимается горло. Каждый вдох дается с трудом. Стараюсь ослабить напряжение в горле. Мне надо сделать более глубокий вдох, если я не хочу умереть от асфиксии еще до того, как нас раздавит в кабинке.
Мне хочется спросить, как долго наша кабинка продержится на тросе, если сейчас оно так раскачивается.
Но продолжаю молчать.
Мой парень тысячу раз говорил мне «попридержать воображение». Без конца твердит, что у меня «зловредное» воображение. Оно слишком все искажает.