Что же он сделает теперь, чтобы я уловила суть? — спрашивала я себя. Говоря словами моей няни, он мне уже просто «осточертел». Как же мне хотелось ему врезать!
«Ну, так чем же закончилась эта история? Расскажите мне, господин Лонкарский. Какая же она нудная, эта история! Вы не можете держать меня здесь вечно, из-за вас я пропускаю танцы!»
Разумеется, ничего такого я ему не сказала, но внутри я просто кипела. Из себя я вышла только однажды, на уроке труда, который вел господин Ринье, — это и привело меня сюда. Но больше такого не должно повториться.
— Итак, мадемуазель Тестю, перед вами гнездо, которое символизирует семейный круг. Именно такой, как вы мне и описали.
«Описала?» «Описала?»
Что все это значит? Я почуяла ловушку. Он явно говорит так, чтобы я рассмеялась. Чего доброго, все решат, что господин Ринье был прав.
Я была возмущена. Ведь именно про мой смех он и сделал мне запись в дневнике.
«Описала!» Вот еще!
Если он будет продолжать в том же духе, я или рассмеюсь, или разревусь.
Как я ни пыталась сопротивляться, это слово все время крутилось в моей голове — «описала».
Я напряглась. Нет уж, идиотом будет выглядеть как раз господин Ринье. Я так хочу.
Наконец, господин Лонкарский продолжил:
— Что же, по-вашему, означают эти три карандаша? — задав вопрос, он так и остался сидеть с открытым ртом.
«Вы ни за что не догадаетесь», — казалось, говорил он всем своим видом. Он так и сидел: рот открыт, глаза огромные, как блюдца, брови вздернуты к потолку.
Так вот он о чем! — наконец поняла я.
Карандаши — это были мои сестры и я.
— Три сестры? — спросила я.
— Нет! Нет… мадемуазель Тестю!
Его лицо снова изменилось: брови опустились, губы сжались, взгляд стал суровым.
Да, сбил меня с толку. Я-то считала себя очень хитрой.
Теперь смотрела на него и не знала, что ответить.
— Три карандаша, мадемуазель Тестю, — это птенцы, живущие в гнезде.
Что ж, купившись на гнездо, я должна была проглотить и то, что у меня и моих сестер много общего с карандашами.
Я покачала головой. Это лучший выход. Когда не знаю, что мне делать или сказать, я качаю головой. Кажется, этот жест устроил моего собеседника.
Он продолжил:
— Хорошо. А теперь… мадемуазель Тестю, скажите, что же символизирует ластик?
Я постаралась сосредоточиться.
— Гм! Ластик… он ведь стирает, — задумалась я. — Это память птенцов?
— Вовсе нет, мадемуазель Тестю.
Он почти разнервничался.
Черт побери, я провалила и этот тест!
— Не надо считать вещи такими, как они есть.
Он явно ожидал другого ответа. Я опустила голову. Опять оплошала.
Он решил помочь мне, подсказать ответ:
— Ластик, мадемуазель Тестю, символизирует птицу.
Я приподняла голову, чтобы рассмотреть эту «птицу»: ничего особенного, просто большая белая стирка.
Он продолжал:
— А птица — это…?
Ну, теперь-то я уже знала ответ!
— Мать карандашей! — парировала я.
Он покачал головой, словно говоря: почти, но не совсем так. На этот раз он не сказал: «Вовсе нет, мадемуазель Тестю».
— Это действительно мать, — сказал он.
Он потянул паузу, глядя на меня некоторое время, и продолжил:
— Стирка… мадемуазель Тестю, это мама-птица, мать птенцов.
Он улыбнулся, предвкушая скорую разгадку всей головоломки.
Я таращилась на стирку-птицу и карандашных птенцов…
Мужчина положил тяжелую руку на последний предмет в «гнезде».
— Ну, а точилка, что это?
— Это отец птенцов! — почти крикнула я, довольная, что нашла хоть один правильный ответ.
Он был рад за меня.
— Совершенно верно! А теперь, возвращаясь к вашему рассказу, к истории про злодея за дверью, мадемуазель Тестю… я убираю этот элемент.
Он схватил хромированную точилку и спрятал ее за спину.
— Что теперь произошло, мадемуазель Тестю?
— Отец пропал.
— Куда он делся?
Я знала, что ответ глуп, но предпочитала не терять больше времени:
— Он скрылся у вас за спиной?
— Да нет же, нет, мадемуазель Тестю. Отец куда-то пропал, и никто не знает, куда. Я спрятал точилку за спину, чтобы вы ее больше не видели!
Он был измотан.
«С ней придется потрудиться» — было написано у него на лице. Но он сдержался и продолжил.
— Итак, отец пропал. Кто же будет добывать и приносить в гнездо корм? Что будут делать мать и птенцы без кормильца?
Как мне надоел этот идиотизм! Хотелось заткнуть ему в глотку этот ластик и три карандаша. Я надену ему на голову его «гнездо» — тогда перестанет досаждать своими «мадемуазель Тестю» и «описанной историей».