небо в алмазах
Летают же птицы. По воздуху. Отталкиваясь от воздуха крылами. Живут же люди. Ходят по земле. Отталкиваются ногами от земли. И внутри земли кто – то копошится все время, ползает, жует корешки, живет. Мы – вместе. Ну, как – вместе? Как бы, вместе. В симбиозе. Как бы, не мешаем. Земля нам – общая мать и Солнце – отец. Тоже – общий. И живем мы, все вместе в голове, на голове, под головой. То есть – всюду, повсеместно. Эдакие бобры, что спиливают волосы и переводят их на хатки и туалетную бумагу. Землеройки, что копают и копают, докапываясь до желез, до залежей, до пота и сала. Можно ли выпить море? Выдохнуть весь воздух? Срыть горы? Жирный и очень полезный продукт. Важные элементы. Мы – безобидны. Мы – симбионты. Мы – люди. Голова в лысинах. Плешивая земля наша. А кожа на голове чешется. Давит. Нарастает зданиями, корками асфальта трескается. Залетово. Ходят же по залысинам земли плешивые люди? И ничего. Небо в алмазах.
Пустующие плеши распахиваются людьми – бобрами, выращиваются разные сорта пушковых волос. Потом срезаются. Употребляются. Булки с маком любите? Из пшеницы – белой, с клейковиной? Вот. Это и есть. Мы ж вместе. Поедаем булки и себе подобных. Или встаем в центре полянки и питаемся соком Отца нашего Солнца. Люди – деревья не могут, есть братьев наших меньших. «В поле каждый колосок». Эти – безобидные, по – своему. Не все так могут. Люди – тигры. Сейчас много стало людей сумрака. В сиреневом тумане клубятся смутные тени, слышится вой тишины, сбегаются на полянки люди волчьей крови. Читать не могу. Воображение мешает. И смотреть не могу. Могу поцеловать женщину в шею. Не могу перегрызть ей яремную артерию или вену и пить, захлебываясь и оскаливая клыки, даже, если зрачки моих глаз приобретут удлиненную форму, радужка станет цветом старого меда и крови, даже, если смогу я скакать после этого как блоха по деревьям и стенам. И не хочу быть симбионтом этим сумеркам. Люди – пауки. Выпусти клейкую нить, опутай этот лес, лети низко над землей, в адреналине и слизи, и радуйся. Тебе повезло. В тебе проснулся Ген. Теперь, ты легко будешь ловить и подъедать мух. Может даже людей – мух. Это ли не счастье? Ничего. Небо в алмазах.
И летают птицы. И ходят люди. И ползают твари земные. И все мы живем. А голова – чешется. И пишут писатели. А читать их не кому. Я – не могу. Слова складываются в безумие. А у меня и своего безумия хватает. Могу про прошлое, про время, когда нас не было. И все – умерли и покрылись тонкими холмиками выкопанной земли. Про это и могу. Многие и про это не могут. Только сидят и смотрят. Смотреть нечего. Небо в алмазах.
Ладно. Что я все о Вечном, да о Вечном.
Каша пригорела. В последнее время каша часто пригорает. Не успеваю. Одеться, умыться, погладить, сварить кашу, заварить чай, еще раз проверить ключи, документы, деньги, обед в контейнерах, телефон, ноутбук, носки. Горелая каша вредна. Завтракать нужно. Собираться тоже. Я боюсь рака. Боюсь заболеть раком. В молодости с удовольствием под пивко поедал раков. Сейчас не могу. В горелой каше много канцерогенов и есть ее нельзя. Но и голодным ходить нельзя. Вторую уже не сварить. Не успеть. Сделаю я себе бутерброд. Так. Майонез на хлеб, туда же сыр, сомнительный, кстати, безвкусный, кусок ветчины, колечко от огрызка огурца, веточку сирени, тьфу, укропа и в пасть. Впасть в поедание, а воздух напоен запахом горелой каши и вкусом бутерброда с горелым воздухом. Теперь запьем чайком и в путь. Еще раз все оглядеть. Ничего. Хоп. Небо в алмазах.
Соседка. Симпатичная, кстати. Видно, как под горлом бьется жилка, наклониться и… Фу. Лучше поздороваться. Дождаться ответного кивка и на выход. И в путь. Завелось с пол оборота. Теперь погреем слегка. О, вышла. Какие восьмерочки. Цецеце. Ручник. Передача. Газок. Поехали. Епонский городовой. Ну, куда ты прешь, оглоед? Дать по клаксону. И ждать. И еще раз – поехали. Развелось придурков. Все. Едем. Едем, едем… Красивые соседки, зеленые глаза. Кстати, а глаза у нее какие? Хватит. На трассе. И едем. Туда – сюда. Как на солнце вспышки, так дорога заполняется неадекватностью. Из левого ряда поворачивают направо, из правого – налево, из всех на встречку. А там и на взлет и в небо. То, что в алмазах.
Во рту что – то мерзко, как и не чистил. И перекрестков много. А времени все меньше.
Ладно. Сглотнем. Последний перекресток и «здравствуй милая работа и милые сослуживцы». Век бы вас не видеть. Трогаем. А. Мать. Куда. Бах. Не успел. Ничего не успел. Совсем.
Ха. А небо – то – действительно – в алмазах.