Я планировал так.
Дни стояли морозные, но безоблачные. Взлетим и тотчас же начнем набирать высоту. Тысячи три. И пойдем. Если и чихнут невзначай моторы, у нас высота. Почихают, почихают и опять заработают. А там и Москва, и наш аэродром...
Но утром оказалось все не так. Небо покрылось облаками, и мороз упал до десяти. Мороз ничего, но вот облака!..
Моторам я не верил нисколечко. То, что облетывал позавчера, - это они притворились. Лететь или не лететь?
Техники молча, не говоря ни слова, смотрели на меня умоляющими взорами. И я сдался:
- А, ладно, как-нибудь. Полетели, ребята!
Мигом загрузили машину имуществом, погрузились сами. Запустили моторы, взлетели. Набрали высоту шестьсот метров и уперлись в облака. Мала высота. Очень мала! У меня от неприятных мыслей сосет под ложечкой. Может, вернуться? Или уйти за облака? А что это даст? Земли не будет видно. Откажут моторы придется планировать на авось. А здесь места гиблые, сплошные леса, да еще какие! Даже лоси водятся. Сам видел. Стоят в буреломе, как лошади, головы друг другу на шею положили, нежатся.
Летим. Проходим Иваново. Проходим Лежнево. Хвала аллаху, сто километров позади. Моторы гудят, винты крутятся. Надолго ли?
Скоро Суздаль. Ищу глазами город. Дымка, видимость неважная. Под нами сплошные леса. И вдруг - трррахх! И... тишина. Отказали оба мотора... Враз! Винты еще крутятся по инерции, но моторы мертвы. Высота пятьсот метров... Четыреста!.. Триста!.. Самолет валится вниз. Камнем. Лихорадочно шарю глазами: нет ли где какой площадки? Нет. Лес. Сплошной лес.
Двести метров! Сто!.. Мчусь на сосны. Все - конец...
- И именно в эти-то последние секунды передо мной, необъяснимо откуда, появилась полянка. Откуда она взялась? Ведь не было же ничего! Сплошной лес и вдруг! Хорошая, довольно большая полянка. Сосны выше меня! Я еще жив?! Жив. Перед глазами ровная, ровная снежная поверхность. А вдруг это болото...
Все еще не веря своим глазам, добираю штурвал. Машина едва слышно касается колесами снежной целины. Бежит, постепенно гася скорость. Впереди внезапно появляется валун. Большой, метра три в поперечнике. Осторожно огибаю его. Еще один - слева. Он не опасен, проносимся мимо. Машина замедляет бег. Я уже начинаю ликовать в душе, но радость оказалась преждевременной.
Я ничего не понял. Удар! Треск. Звон металла, и уже самолет, вздымая к небу каскады снежной пыли, брюхом скользит по земле...
Тишина. Абсолютная. Мне на ресницы падают снежинки. Я все еще держусь за штурвал. Что случилось? Прихожу в себя. В штурманской кабине кто-то встает на колени, шарит рукой. Потерял шапку. Сзади, в фюзеляже, кто-то кашлянул, чертыхнулся. Осторожно отпускаю штурвал, открываю фонарь и выбираюсь на крыло. Все ясно: на пути оказалось шоссе с глубокими кюветами.
Вылез техник и мотористы. Все живы, даже ушибов никто не получил.
Из-за поворота дороги, гремя цепями, вылетела грузовая машина. Подъехала, затормозила. Из кабины, широко распахнув дверцы, выскочили двое: шофер в овчинном полушубке, высокий, крепкий, с обветренным лицом, и молодая женщина в тулупе и в пуховом платке. Подбежали. У обоих трясутся губы, светятся страхом глаза.
- Целы, не убились?! Слава богу!
- А мы видим, вы падаете, скорее к вам. - У шофера большие руки, пальцы в ссадинах и трещинах. Он полез в карман стеганых брюк, достал кисет с табаком. - Закурите, вам легче будет.
- Спасибо, я не курю.
Он сует кисет в карман. Не закуривает, наверное, из солидарности.
- Вас надо устроить на ночевку, - сказал шофер. И к женщине: - Леля, отведешь их к Спиридоновке.
- Нет, там занято. Геологи ночуют. Я отведу их к Марфе.
- Ладно, - согласился шофер. - Садитесь, поехали. Пешком тут далеко.
Нас привезли к Марфе, пожилой степенной женщине. У нее муж и два сына на фронте. Ее большие скорбные глаза полны душевной доброты. Приняли нас как родных, и мне от этого стало почему-то хуже. Или, может быть, оттаяла боль поражения? Ведь эта посадка - мой легкомысленный промах. Саднило в груди. Я не мог простить себе поспешного вылета, приведшего к такому печальному исходу. Не оправдал доверия, разбил машину, чуть людей не погубил...
Не снимая комбинезона и унтов, я прилег на лавку и. очевидно, от нервного потрясения, тотчас же забылся тяжелым сном.
Меня разбудил уже знакомый шофер, которого звали Федей.
- Командир, командир! Вставайте, закусим, чайком {побалуемся.
В соседней комнате за длинным столом возле чугуна 1с картошкой сидела компания. Нечесаные головы, уставшие, небритые лица. Кто в свитере, кто в гимнастерке, кто в стеганке. Заскорузлыми пальцами, обжигаясь, (брали из чугуна горячую картошку, чистили, макали в соль. Тут же стояло деревянное блюдо с солеными огурцами и большой жестяной чайник с кипятком. Ели молча, сосредоточенно. Наевшись, вставали из-за стола, надевали шапки, накидывали на плечи полушубки, кивали на прощание и выходили в морозную ночь. Тотчас же за стеной во дворе взвывал на высоких нотах мотор, скрежетали шестерни коробки скоростей, и тяжело груженная машина, звеня цепями на колесах, выползала на обледеневшее шоссе.
Я ел через силу, обдумывая, как мне теперь добраться до полка, не имея при себе никаких документов: ни командировочного предписания, ни литера, ни отпускного свидетельства. Все это в спешке было забыто, и сейчас билета мне никто не продаст и в вагон не посадит. Обо всем этом я рассказал Федору. Тот рассмеялся.
- Попали вы, командир, в переделку. Ну что ж, выручим вас. У моей сестренки, у Лельки, парень один знакомый проводником на пассажирском ездит. Как раз сегодня в двенадцать он и пройдет здесь. Договоримся, посадим.
Федор сам отвез меня к полустанку. Мы сидели в кабине втроем. Поезд запаздывал. Я нервничал, а Федор то и дело прогревал мотор. Леля, склонив мне голову на плечо, мирно посапывала в беззаботном сне.
Поезд показался лишь во втором часу. Мы вылезли из теплой кабины и пошли куда-то в кромешную темноту. Прошипел паровоз, лязгнул буферами состав.
- Восьмой, где восьмой? - закричала Леля.
- Нету восьмого! - хрипло ответил чей-то старческий голос. - Отцепили в Иваново!
- Вот те на! - ахнула Леля, как же так?!
- А так. Бандаж лопнул.
- Дядя Вася, это ты? - спросила девушка.
- Я, - прохрипел проводник. - А это хто - Лелька?
- Я, дядя Вася, я!
- Чего тебе?
Леля подбежала к ступеням вагона и вполголоса принялась объяснять.
- Нет, - сказал проводник. - Не могу, не проси. У нас ведь строго. Найдут без документов - греха не оберешься. А у меня ведь, сама знаешь, семья-то вон какая стала...
Паровоз дал свисток, зашипел парами.
"Ну уж нет! - (в отчаянии подумал я. - Без меня ты не уйдешь!" Нащупал в темноте руку Федора, пожал, сказал торопливо:
- Спасибо, милые люди, и прощайте. Привет Леле. Я поехал.
Вагон медленно полз мимо меня. Вот и вторая площадка. Я вскочил на нее, подергал ручку: может, открыта? Нет, конечно, заперта. Ну, сейчас мы ее откроем.
Достал из кобуры пистолет, вынул обойму с патронами И, оттянув рамку затвора, сунул ствол своего "ТТ" в замочную скважину. Так, хорошо. Поворот. Замок открылся. Я вошел в тамбур, осторожно закрыл- за собой дверь и запер ее таким же порядком.
Было без пяти два, когда я, еще раз применив пистолет, открыл вторую дверь и пробрался в битком набитый спящими пассажирами вагон. Поискал глазами, где бы прилечь. Ага, вон есть местечко под самым потолком, на багажной полке! Залез, отодвинул какие-то ящики и, сняв унты, соорудил из них подушку. Ноги я втиснул в пространство между потолком и чьим-то баулом. Не очень удобно, но спать можно.
Засыпая, вспомнил: черт возьми, да ведь сейчас же - Новый год! А я... еду зайцем по железной дороге! Но все равно: с Новым годом, с новым счастьем, товарищ летчик!
Проснулся оттого, что кто-то бесцеремонно дергал меня за ногу.
- Эй, гражданин, проснитесь, приехали! - Я открыл глаза и поднял отяжелевшую голову. Было уже светло. Сквозь давно не мытые окна в вагон пробивался свет ясного морозного утра. Из-за открытой двери под потолок били струи чистого, пьянящего морозного воздуха. - Что? Приехали? Куда?
- В столицу приехали, в столицу. Да отдайте же, ради бога, мой баул!
- Ах, баул, простите!