У Глушарева глазки-щелочки превращаются в кругляшки:
- Ничего не понимаю! Что это значит?
- Не знаю, - растерянно говорит штурман. - Этот маршрут мы получили... только вчера. Поздно вечером и...
- Ладно. Раз не знаешь, значит, не знаешь, - обиженно говорю я и отворачиваюсь. Глушарев уходит.
Летим молча. Высота две тысячи метров. Под нами разорванные облака, и земля просматривается плохо: снежный покров смывает очертания рельефа. А мне плевать. Не первый раз. И вообще я зол на штурмана: подумаешь - секреты!
Куликов совсем раскис. Он ворочается в кресле, то и дело посматривая на меня. Наконец не выдержал:
- Ну, чего ты надулся? Думаешь, я от тебя что-то скрываю?
- А то нет?
- Ну, честное слово, ну!..
Заглядываю ему в глаза. Да, действительно, он ничего не знает! Вот так штука!
- Ладно, Сережа, извини.
Появляется Белоус, сует мне в руку бланк радиограммы. Земля запрашивает:
"Сообщите ваше местонахождение".
Передаю радиограмму штурману: это по его части.
Куликов бросает взгляд на часы, потом на карту, что-то подсчитывает по линейке и, перевернув листок, пишет на его обороте ответ. Беру у него радиограмму. Только из моих рук радист подаст ее в эфир.
Читаю: "Пролетели Ковров" - и подпись: "Куликов".
Вот это здорово! Ковров - ведь это на восток. А мы летим на юг.
Быстро подсчитываю: мы в воздухе 1 час 15 минут. Значит, прошли что-то около трехсот километров, и под нами должен быть... Да вот он - Ряжск.
Я готов возмутиться. Только что клялся, что ничего не знает...
- Слушай, Сергей!..
Куликов растерянно улыбается, пожимает плечами:
- Ничего, давай. Так надо, чтобы не знали, куда мы летим.
Ладно, понял. Раз надо, значит, надо, и штурман здесь ни при чем. Визирую радиограмму и передаю ее Белоусу.
Белоус исчезает. Снова молчим. Летим в прослойке между облаками. Земли не видно совсем. Скучно.
Мы в полете уже три часа. Скоро Сталинград, и надо пробиваться книзу. В проходе появляется радист. Подает радиограмму, с тем же самым: "Сообщите ваше местонахождение". Передаю бланк штурману, достаю карту, линейку, подсчитываю. По расчету времени, мы сейчас должны быть примерно в районе Борисоглебск Поворино, а Куликов наверняка даст... Чебоксары.
Куликов улыбается, возвращает мне бланк. Так и есть: "Пролетаем Чебоксары".
Радист уходит и через несколько минут возвращается:
- Товарищ командир! В Сталинграде плохая погода. Нас догоняет маршал. Он предлагает вам пристроиться к нему и вместе идти на посадку.
Куликов заглядывает в форточку.
- Да вот он - справа, сзади.
Голованов возглавляет нашу группу. Он сам ведет машину. у него настоящий "Дуглас" с моторами "Райт-Циклон" и скорость его несколько больше, чем у нас.
- Хорошо. Передай: "Вас поняли, спасибо - пристроимся!"
Я немного польщен и немного обижен: "Что он меня опекает как маленького!"
Пропускаю вперед "Дуглас" и, нырнув под него, пристраиваюсь справа.
Идем рядом, метрах в восьми друг от друга. С правого сиденья мне улыбается через форточку полковник Петухов и рукой показывает: "Сейчас будем садиться!" Ясно, мы готовы!
В облака ныряем вместе. Снижаемся. Валит густой снег. Хлопья его влетают через щель полуоткрытой форточки и тают на щеках. Не отрываю глаз от самолета Голованова. Теперь мы - целое. Повторяю все его движения. Высота сто метров. Пятьдесят! Голованов уверенно снижается. Он в этих местах когда-то летал и здесь все ему знакомо. Каждый кустик, каждый овражек.
На приборе нуль! Ага, кажется, пробились! Но видимость скверная: белый покров сливается с падающим снегом. Горизонта не видать, только рядом что-то мелькает, кажется, овраги.
Голованов убавил скорость. Ясно - сейчас он выпустит шасси! Выпустил! Выпускаем и мы. Закрылки! Идем на посадку, но куда - не имею понятия. Хватился только тогда, когда машина мягко коснулась колесами укатанного аэродрома. Ну и молодец же Голованов! И как он только разыскал в такой погоде аэродром?!
На пробеге, отвернув чуть-чуть вправо, стараюсь не терять из виду "Дуглас". А Голованов, как дома: убрал щитки и уже рулит куда-то на приличной скорости. Я восхищен - вот это летчик!
Впереди замаячили темные пятна. Приглядываюсь - самолеты! Стоят, выстроившись в ряд, зачехленные истребители и рядом громоздятся сугробы.
"Дуглас" затормозил и, подрулив к снежной стене, развернулся. Чихнув синим дымом выключились моторы. Все - прилетели!
Я поставил свою машину слева от "Дугласа", дверь которого выходила в нашу сторону. В наступившей тишине слышно, как потрескивают остывающие двигатели и гудят, вращаясь, роторы пилотажных приборов. Близкие сердцу, родные и знакомые звуки!
Посидели с минутку, приходя в себя. Все-таки полет - это наслаждение. Это музыка. Это радость. А сегодня - особенно. В груди скакали солнечные зайчики. Все было так необычно! Куда летим? Зачем летим? Неизвестно. А что может быть заманчивей и интересней неизвестности?!
Неожиданно за бортом послышались крики. Штурман открыл форточку:
- Ого!
Я и сам понял, что "ого!". Кто-то ругался.
Куликов фыркнул:
- Ничего себе встречают. Посмотри-ка - генерал!
Я выглянул в форточку. Да, действительно, генерал в папахе. Низенький, толстый, в фетровых бурках, в новеньком, настежь распахнутом кожаном пальто-реглане на меховой подстежке. Он только что выбрался из подъехавшей "эмки" и, разъяренно размахивая кулаками, кинулся к "Дугласу", из дверей которого с нарочито-важным видом опускался по лесенке флаг-радист капитан Топорков.
- Какого черта вы тут объявились?! - кричал генерал. - Кто вас сюда приглашал? Убирайтесь отсюда сейчас же! Чтоб духу вашего не было!
Топорков с невозмутимым лицом выслушал гневную тираду генерала, и когда тот сделал паузу, чтобы набрать в легкие новую порцию воздуха, кончиком пальцев тронул его за плечо:
- Товарищ генерал, доложите, пожалуйста, маршалу...
Генерала словно водой облили. Он вздрогнул, обернулся и обомлел: в проеме двери, в накинутой на плечи шинели, стоял маршал авиации Голованов.
- Генерал, встречайте гостей! - сказал Голованов, прикрывая рукой улыбку. - Непрошеных. Сейчас прилетят еще четыре самолета. Распорядитесь привлечь их цветными ракетами.
Это что - Америка?
Все вокруг было разбито, разворочено, выжжено. Даже сугробы снега не могли скрыть трагических следов войны. Хозяин-генерал был в отчаянии:
- Да куда же я вас положу?!
Кинулся к телефону, чтобы позвонить в город, там должна быть гостиница для экстравагантных случаев, но Голованов властно положил руку на аппарат:
- Ни в коем случае! О нашем прилете никто не должен знать.
Странно все это, таинственно.
Ночевали на полу в чудом уцелевшей хибарке, которая была сверху донизу набита постоянными ее жильцами - тощими голодными... клопами. Кошмарная ночь!
А наутро - туман, и как назло потеплело. Самолеты покрылись корочкой льда. Обледенение. Попробуй тут улети! А лететь мы знали куда - в Баку. Только не знали зачем. А спрашивать боялись. И где же тут Америка? Где Вашингтон?
Ждали до полудня, с душевным трепетом поглядывая на хибарку. Неужели ночевать? Нет, это немыслимо! И лететь опасно. С обледенением в полете шутки плохи. Тут уж не помогут никакие качества пилота: разом превратишься в кусок льда.
А туман стоял. Иногда он редел, становился светлым. Значит, толщина его небольшая, и там солнце. А что, если пробиться вверх и пойти по курсу до Каспия? Уж возле моря-то наверняка хорошая погода.
Голованов смеется:
- Что, клопов испугались? Ладно, давайте попробуем.
Хозяин-генерал - сама готовность: нужна горячая вода - пожалуйста! Быстро вскипятили, наполнили цистерны и полили из шлангов самолеты. Тонкая корочка льда с протестующим звоном сползла на снег. Запустили моторы, прогрели и один за другим пошли на взлет, в туманную хлябь. Стекла тотчас же мазнуло кристалликами изморози, но немного. Пошли низом.
Местность явно понижалась, и мы уже шли над калмыцкими степями, пробиваясь через щель, между землей и облаками.
А через два часа полета впереди порозовело, облака ушли назад, и мы вырвались на ослепительный морской простор, с голубым пологом неба и сияющим солнцем.