Куликов смеется:
- Воздушный десант!
"Воздушный десант? Это идея! Надо выгнать всех мух. Пассажиры помогут. Отвлекутся и не заметят высоты".
Бедные мухи! Каково-то им было - вместо теплого уютного салона вдруг очутиться над морем на высоте трех тысяч метров!
Тегеран
Перевалив горы, мы стали снижаться в опаленную солнцем пустынную долину, с редкой паутиной проселочных тропинок и дорог, с небольшими, тут и там разбросанными кишлаками. Пылили арбы, шли караваны верблюдов. Ну точно так же, как и у нас, в каком-нибудь глухом уголке Средней Азии.
Тегеран открылся неожиданно. Он стоял за горой, и мы увидели его только тогда, когда аэродром оказался почти под нами. Жадно всматриваюсь в кварталы иранкой столицы. Город, как город. Центральная часть - европейского типа: широкие асфальтированные улицы с многоэтажными домами, площадь с монументом, парк.
окраины - древние-древние, с кривыми улочками и глинобитными одноэтажными домишками, с мечетями и минаретами. У меня к такой старине особое почтение. Мудрость человека зарождалась тут.
Делаем круг. Аэродром большой. По одну сторону стоят американские самолеты, по другую - наши. Небольшое здание с ветроуказателем на крыше. Все, как у нас?
Сели, подрулили к своим. Нас никто не встречал, если не считать четырех человек в штатском. Так же, как в Баку, они взяли самолет в каре и замерли, каждый 13 своем посту. Было сумеречно, и я не мог хорошо разглядеть их лица, но мне почему-то показалось, что на них лежал какой-то отпечаток грусти. Проходя мимо одного аз них, я случайно задел его локтем и обо что-то больно ушибся.
- Ой, простите! - сказал человек. - Вы ушиблись?
- Нет, что вы, это я виноват! - Кончиком пальца я тронул его талию. - Что у вас тут?
Незнакомец доверительно распахнул полы пиджака, сказал с усмешкой:
- Арсенал, - и взволнованно спросил: - Ну, как там нас?
- Где? - не понял я, глядя на рукоятки пистолетов.
- В Москве. Москвич я. Снегу небось навалило. Хрустит, а?
И тут я догадался, что за печать лежит на лицах этих людей. Ностальгия! Тоска по родине.
- Хрустит, - сказал я. - Морозец щиплет уши. Березки в инее. И вам привет от Родины! У незнакомца сверкнули глаза:
- Спасибо вам! Спасибо, товарищ гвардии майор!
Уже опустилась теплая южная ночь, когда за нами приехал небольшой автобус. Мы заняли места, и шофер, рванув машину, стремительно вылетел на шоссе, где было все вперемежку: шли ослики с поклажей, мчались грузовые автомобили допотопной конструкции, гордо вышагивали верблюды с вьюками, и среди них, нисколько не снижая скорости и круто лавируя, сновали юркие "виллисы" и сверкающие лаком лимузины. Мимо нас мелькали тюки, вьюки, частокол верблюжьих ног, сюртуки и шапки погонщиков. От света фар вспыхивали изумрудом глаза верблюдов и ослов, пахло конским потом, навозом и пылью. Шофер, объезжая препятствия, лихо выкручивал баранку, нас бросало из стороны в сторону и мы, вот-вот ожидая столкновения, изо всех сил сжимали пальцами подлокотники кресел. Ну и ну! Вот это заграница!
Очнулись только, когда остановились на узкой улочке, возле небольшого двухэтажного здания с ажурными балконами, с которых нас приветствовали криками экипажи самолетов, прилетевших раньше.
Откуда-то из сводчатых ворот появился иранец в широких штанах в длинном жилете, одетом поверх чистой белой рубахи. Вежливо открыл дверь, улыбнулся, сказал по-русски, с трудом подбирая слова:
- С-да-раствуйте. Очен рад вам. Пажалста.
Он повел нас почему-то через черный ход. По узкой скрипучей лестнице мы забрались на второй этаж, где нам была отведена комната с четырьмя кроватями и керосиновой лампой под потолком. Два распахнутых настежь высоких окна и просторный балкон, выходили на улицу.
К там в комнату с шумом ввалились ребята. Они были чуточку навеселе.
- Привет!
- Привет.
- Притопали?
- - Как видите.
- Ну, как вам нравится заграница?
- Еще не осмотрелись.
- Тогда пошли, мы вам покажем.
И все повалили вслед за хозяином. Иранец показал нам умывальник с "пипкой" и примитивную уборную, которой мы немало подивились: все-таки же - заграница! Водопровода не было. Как объяснил нам хозяин, вода в Тегеране принадлежит шаху, и населению ее развозят в бочках за плату. Есть деньги - есть вода. Нет - пей из арыка!
Мы удивлены:
- Вот так заграни-и-ца!
Иван Романов тут же ввернул:
- Есть хотите?
- Хотим.
- Ну, тогда пошли. У нас еще осталось кое-что.
Нам подали завернутую в бумагу половину отварной индюшки, хлеб, несколько луковиц. Иван Романов взял флягу, потряс ее, широко улыбнулся.
Я тут же почему-то вспомнил того парня - возле самолета, и тех - других, и их печальные лица. Ностальгия. Страшная болезнь!
- Хлопцы, вы видели этих ребят у самолетов?
- Видели, - отозвался кто-то из дальнего угла. - Тоскуют по родине. Один кинулся меня обнимать. Как брата родного. И слезы на глазах...
Куликов спросил:
- Ну, а зачем мы сюда прилетели, кто скажет? Маршал ничего не говорил?
- Ничего. Прилетел и уехал куда-то. Озабоченный такой.
- Странно, - сказал Куликов. Положил косточку в общую кучу, собрал объедки, туго завернул их в бумагу и вытер пальцы о сверток. - Ладно. Не знаем так не знаем. Спать, что ли, пойдем?
Большая Тройка
Нас разбудило громкое воркование голубей. Я просыпался медленно, не торопясь и как-то по особенному вкусно. Безмятежно. Войны будто и не бывало. Уже отвык за пять месяцев от ночного бдения, от грохота моторов, от стука шасси на взлете, от прожекторов и зенитных снарядов. Уже пять месяцев я ложусь спать по-человечески - с вечера и утром просыпаюсь. Открываю глаза и по привычке тут же таращу их через окно на небо, чтобы узнать из первоисточников, а какая же там погода и как поживает доброе старое Солнышко? А тут голуби олицетворение мира. И воркованье, несущее с собой воспоминания о детстве...
...Ташкент. Высокие тополя в центре города. Магазины. Там, под крышами, жили голуби и так же вот стонали по утрам от избытка любовных чувств...
Кто-то прошлепал по коридору босыми ногами, открыл дверь:
- Ребята, вставайте, казначей приехал!
- Казначей? Какой казначей?
Однако интересно! Полетели одеяла в сторону. Быстро! Быстро! Надо бежать в умывальную, там небось очередь сейчас.
Белоус потрогал пальцем подбородок:
- Побриться бы.
- Я дам тебе бритву, - сказал Глушарев. Белоус мотнул головой:
- Не надо, пойду в парикмахерскую.
- А деньги?
- Даст казначей. Зачем же он тогда приехал!
Схватил полотенце, мыло, зубной порошок, - вылетел. Через полминуты стремительно распахнулась дверь. Белоус просунул голову:
- Казначей выдает денежки! Двадцать два с половиной тумана в сутки. Во! и скрылся.
Двадцать два с половиной тумана? Много это или мало?
Казначей, с желтым лицом, молчаливый, строгий, поправив кончиком пальцев очки в золотой оправе, отсчитал двадцать две новенькие бумажки и, придавив их сверху пятью монетами, пододвинул ведомость:
- Распишитесь.
Первый раз в жизни я держал в руках иностранные кредитки, со странным названием "туманы". А что мы будем делать с этими туманами?
И тотчас же нашелся ответ. Флаг-штурман, полковник Петухов сказал:
- Товарищи! Питаться будем за плату в посольской столовой. Кто готов, пойдемте со мной, остальные с капитаном Топорковым. Он знает, где посольство. Ну пошли?
Я поискал глазами свой экипаж. Борттехник здесь, штурман здесь и моторист здесь. А где же Белоус? Радиста не было. Куда его черти уволокли?! Пришлось ждать. Оказывается, он и борттехник Романов пошли в парикмахерскую. Вот шутоломные головы!
Но вскоре они явились. Белоус влетел в комнату, словно кто гнался за ним. Дышит часто - запалился, глаза горят, на лице румянец.
- Бра-атцы! - сказал он, с трудом переводя дыхание. - А вы знаете, зачем мы здесь?! - и обвел всех торжествующим взглядом.
- Ну зачем? - сердито спросил я, собираясь сделать ему хороший нагоняй.