- Сталин в Тегеране! Мы подскочили на стульях.
- Что-о-о?!
- И Рузвельт! И Черчилль! Я видел их всех! Глушарев махнул рукой.
- Брось трепаться! Что вы слушаете его, командир? Белоус пылко стукнул себя кулаком в грудь:
- Провалиться мне на месте!..
Это было, конечно, нелепо: пошел какой-то радист и сразу же увидел и Сталина, и Рузвельта, и Черчилля! Подавляя смех, я спросил с издевкой:
- А где же ты их видел, дорогой? У Белоуса от возмущения захватило дух, и он, сверкнув в негодовании очами, выпалил:
- В парикмахерской!
Мы взорвались хохотом. Куликов, сидевший на койке, смешно дрыгнул ногами и повалился лицом в подушку:
- И вы... И вы... все брились?.. О-хо-хо-хо-хо!.. И ты спросил у Черчилля, кто последний? А-ха-ха-ха-ха! Ну и чудак же наш Белоус!
Но Белоус нисколько не смутился. Укоризненно посмотрев на нас, он открыл дверь в коридор и крикнул:
- Романов!
Романов тотчас же отозвался:
- Что тебе?
- Иди сюда! Вот тут не верят...
Вошел Романов и улыбнулся, увидев нас, растрепанных от смеха.
- Нет, товарищи, не смейтесь. Все так. Мы вошли в парикмахерскую и сразу же увидели портреты Сталина, Рузвельта и Черчилля. Сегодня ж начинается конференция Большой Тройки! Вот. Ясно? Так что не смейтесь.
Мы смущенно переглянулись.
- А ведь похоже на правду, - пробормотал Глушарев.
- А это и есть правда! - вставил Белоус. - Что я врать, что ли, буду!
- Ладно, пошли, - сказал я, вставая. - Где там наш проводник?
На улицу мы вышли с каким-то новым, приподнятым чувством. Уже одно то, что Рузвельт и Черчилль прибыли на эту встречу, ярче всяких слов говорило о наших фронтовых успехах.
Город встретил нас оживленной суетой. Мы были так взволнованы, что не заметили, как вышли на проезжую часть перекрестка. Завизжали покрышки тормозящих машин, и вокруг нас сразу же образовался затор.
Крайне смущенные, мы бросились назад. Мы ожидали гневных реплик и жестов, "о что это? Вместо рассерженных лиц - широкие улыбки. Шофера, высунувшись из кабин, доброжелательно махали нам руками:
- Проходите! Проходите! Мы показывали жестом:
- Проезжайте! Проезжайте!
Тогда водители стали что-то дружно скандировать. Заулыбались прохожие на тротуарах, и один из них, пожилой персианин в больших роговых очках, сказал по-русски:
- Идите, идите, молодые люди! Они кричат, что не поедут, пока вы не пройдете.
Мы подчинились. И лишь сделали первые шаги, как все умолкло. Стало так тихо, что было слышно, как цокали подковки наших сапог. Мы шли в каком-то опьянении. Чувство гордости за родину переполняло нас до краев. Это было необыкновенно сильное чувство!
Перешли улицу, обернулись. Пальцы сами сжались в замок, в символ единения и дружбы. Мы подняли руки над головой: "Спасибо! Спасибо!"
Затор рассосался. Машины разъехались, а мы шли опьяненные.
Улицы Тегерана тихие, усаженные платанами. Несмотря на конец ноября, листья с деревьев еще не облетели, и мы, возвращаясь в гостиницу, с удовольствием прятались в их тени от знойных лучей южного солнца.
Шли тесной группой, ни на минуту не забывая, что находимся за границей, стараясь подметить черты, свойственные зарубежным городам. Но ничего такого пока в глаза не бросалось. Такие же улицы, дома, деревья, как, скажем, в Ташкенте. Такие же люди, по-разному одетые. Есть, правда, кое-что из прошлого Ташкента, каким он был в годы нэпа: фаэтоны, например, и уличные чистильщики сапог. Вот один из чистильщиков, дробно барабаня щетками, наводит блеск на ботинках какого-то " европейца, которых в Тегеране много. Тот, поставив ногу, лениво, как бы от нечего делать, посматривает по сторонам. А у меня сердце: ёк! В этом человеке я сразу угадал разведчика и, конечно, нашего!
Что его выдавало? Показное равнодушие или, может быть, какие-то чисто профессиональные жесты? Но ведь я человек в этом деле совершенно неискушенный. Нет, тут что-то другое. Что-то социальное и национальное, что может явиться своеобразным паролем только для нас - советских людей!
И лишь когда мы подошли ближе, мне стало ясно, чем он себя выдавал: глазами! Взгляд его был очень взволнован. Глаза так жадно смотрели на нас, и столько лилось из них ласки и какого-то душевного порыва, что я, проходя мимо, не удержался и, раскрыв его инкогнито, широко ему улыбнулся и подмигнул. Он растерялся. Лицо его вспыхнуло, озарилось радостью. Этот человек тоже болел ностальгией.
...Советское посольство размещалось в обширной усадьбе, некогда принадлежавшей богатому персидскому вельможе. Большой парк, могучие кедры, платаны, пруды с ярко-красными стаями рыб, плакучие ивы. Воздух насыщен прохладой журчащих арыков. Высокая каменная стена надежно огораживала территорию посольства от нескромных взглядов.
Мы были сначала удивлены, когда узнали, что Рузвельт остановился в нашем посольстве, но потом все разъяснилось. Оказывается, советской разведке стало известно, что группа агентов третьего рейха, под руководством матерого эсэсовца штурмбанфюрера Отто Скорцени готовилась по поручению Гитлера выкрасть в (Тегеране президента Рузвельта и ликвидировать "большую тройку". В случае удачи в этой операции Гитлер рассчитывал договориться с Америкой и тем самым повернуть ход войны в свою пользу.
Советское и английское посольства были в непосредственном соседстве, американская же миссия находилась на окраине города. На это и рассчитывала немецкая разведка. Если бы Рузвельт остановился у себя, то кому-то пришлось бы ездить каждый день на переговоры по узким улицам города, а это было опасно.
Улицы Тегерана усажены платанами. Несмотря на конец ноября, листья с деревьев еще не облетели. Мы, ни на минуту не забывая, что находимся за границей, старались увидеть что-то необыкновенное. Но ничего такого в глаза не бросалось. Такие же улицы, дома, деревья, как, скажем, в Ташкенте, и люди такие же.
Но скоро мы освоились и стали подмечать признаки отсталости страны и социального неравенства. Улицы иранской столицы носили отпечаток какой-то странной смеси архаичности и современности. Цокали подковами лошади, впряженные в фаэтоны, громыхали моторами автомобили старинных марок, неслышно катились новенькие "форды", "бьюики", "фиаты" и тут же вышагивали с гордо поднятой головой верблюды, семенили ослики.
Среди пестро одетой публики из коренного населения выделялись люди, явно не знающие, куда себя деть. Хорошо одетые, они либо разъезжали в шикарных лимузинах, либо просто фланировали вдоль тротуаров. Это были состоятельные беженцы из охваченной войной Европы, сумевшие вовремя перевести в Тегеран свои капиталы и жить здесь безбедно.
Конечно же, среди этой толпы находились и фашистские агенты. Прежде чем установились дружественные отношения между Ираном и антигитлеровской коалицией, престарелый Реза-шах, не скрывавший свои симпатии к Гитлеру, создал условия резидентам абвера. Реза-шах отрекся от престола и бежал в Южную Африку, а тщательно законспирированная гитлеровская агентура осталась.
Зная об этом, американская военная охрана, сопровождавшая на совещание остальных членов своей делегации, остановившихся в миссии США, каждый день устраивали в городе своеобразный спектакль. Вдруг откуда ни возьмись выскакивают "виллисы", резко тормозят, и на мостовую с пулеметами в руках спрыгивают ловкие парни. Раз-два! - пулеметные сошки уперлись в асфальт, и уже на тротуаре в картинной позе раскинуты ноги, и солдат держит приклад у плеча. А мимо: Фррр! Фррр! Фррр! - проносятся машины. Парни вскакивают, облепляют "виллис", и только дымок остается.
Комнатная ракета
А уже на второй день мы были в Тегеране как дома. Тем более что в магазинах чуть ли не все их владельцы хорошо говорили по-русски. Ребята удивлялись, но все было очень просто: во времена нэпа многие иранские подданные жили в наших южных городах: в Баку, в Ташкенте, имели свои магазинчики и торговали чем придется.
Мы обошли чуть ли не все магазины, в которых продавались часы: непромокаемые, неразбиваемые, антимагнитные.
Облокотившись о перила, мы подолгу стояли возле витрин, с любопытством наблюдая, как искусно сделанная механическая рука в белой манжетке, держа часы за ремешок, методично окунала их в стеклянную банку с водой, и часам, как выражался Романов Иван, было "хоть бы хны!".