Вжжжахх!.
Огненный смерч с треском ударился в потолок, ураганом пронесся вдоль комнаты, стукнулся в противоположную стену, отскочил к полу, промчался в обратный конец, упал рядом с бутылкой, взлетел вверх...
Вжжж! Вжжж! Вжжж! Вжжж!
Гости замерли в ужасе. Кто-то завизжал, кто-то полез под стол.
От мечущегося по комнате огненного колеса у меня зарябило в глазах.
Вжжж! Вжжж! Вжжж! Б-бахх!!
Ослепительно ярко, с громким треском лопнула ракета под самым потолком. К моим ногам шлепнулась разорванная пополам картонная трубка с камышинкой.
Наступила мертвая тишина. Сквозь сизую пелену густого вонючего дыма едва просматривались перекошенные от страха лица гостей. Но мне виделось только одно: в дальнем углу из-за стола угрожающе поднималась коренастая фигура отца с всклокоченной бородой. Глаза его были жутко сердитые, а дрожащие руки уже нащупывали пряжки ремня. Я охнул и пулей вылетел за дверь.
Очнулся на улице, у сугроба, преградившего путь. Сердце бешено колотилось. От дурного предчувствия щемило под ложечкой: "Вот влетит теперь от отца ни за что ни про что!"
Скрипнув, хлопнула калитка. Я вздрогнул и обернулся. Передо мной стоял Ванюшка.
- Эх, вот здорово! - прошептал он. - Как она трахнула, а! Где у тебя вторая, а? Давай пустим!
Вторая ракета была зажата у меня в кулаке, спички тоже. Словно во сне, воткнул камышинку в сугроб, чиркнул спичкой почти не глядя, поднес к фитильку.
Вжжж!..
Хвостатой кометой стрельнул в небо огненный смерч.
Вжжж-жж!.. Б-ббахх!!
Высоко-высоко, под самыми звездами лопнула и рассыпалась золотыми брызгами ракета. Мы стояли, раскрыв от изумления рты, и смотрели, как в воздухе медленно таяли огоньки.
- Вот так "комнатная ракета"! - удивленно проговорил Ванюшка. - Выходит, надул нас Ахметка, а?!.
- Надул, - сказал я, как бы отвечая на вопрос, заданный мне восемнадцать лет назад. - Но зачем он это сделал? Ведь он же был добрым человеком, ты это знаешь. Ну ладно, пошли.
Романов поправил фуражку, одернул китель и решительно толкнул дверь.
В магазине было темно и неуютно. Пахло столярным клеем и пылью. Сидевший у прилавка седой грузный иранец с большими очками на горбатом носу медленным движением положил газету, которую читал, тяжело поднялся со стула.
- Гаспада офицер желают купить игрушка? - с вежливым недоумением осведомился хозяин и моргнул большими грустными глазами.
- Э-э-э... Понимаете ли, - сказал Романов, многозначительно взглянув на меня. - Мы ищем... комнатную ракету!
Хозяин недоуменно сдвинул очки на лоб.
- Простите, гаспада офицер, ви навирна... шутите или я не понимал вас, проговорил он. - Но-о... простите - комнатный ракэт не бывает.
Романов огорченно поджал губы и, как бы нехотя, повернулся к выходу.
- Что ж, - сказал он. - Очень жаль! Я так и знал. Здесь нет таких игрушек, какие были в Ташкенте у Ахмеда в "Детском мире". Помнишь?
При этих словах хозяин умоляюще протянул руки.
- Постойте, постойте! - взволнованно проговорил он. - Ахмед, это я! "Детский мир" был у меня! Вы знали Ахмед?! Я Ахмед!..
Прижав руки к груди, он стоял, красный от волнения, и растерянно моргал глазами, пытаясь что-то вспомнить, увязать нас - двух улыбающихся офицеров, с обстановкой прошлых лет. Но мы явно не увязывались в его памяти. Он нас не знал. Не помнил.
- Ну, если вы Ахмед, - сказал я, - то у вас обязательно должны быть комнатные ракеты. Вспомните двух таких мальчишек (я показал рукой, какие были мальчишки), которые каждый день приходили к вам в "Детский мир" поглазеть на игрушки. Это было недавно, лет... восемнадцать тому назад. Как раз под Новый год. И вы продали им две комнатные ракеты. Помните?
- Да, да! Два мальчишки... - растерянно проговорил Ахмед. - Каждый день, с книжками... Да, да, по-, мню, помню, мальчишка, но... комнатный ракэт не помню. Я продал им ракэт и сказал, что они... комнатный?
- Ну конечно! - рассмеялся Романов. - Вы еще сказали тогда: - "Новый год пустышь, папа с мамой радоваться будут. Иды!"
Лицо у Ахмеда сделалось пунцовым. Он в смущении схватился руками за голову, взъерошил коротко подстриженные волосы:
- И я им сказал, чтобы пускал в комната?! Ай, ай, ай! Как минэ стыдна! Я обманул мальчишка... Я верил тогда в аллах, читал Коран. Ах, бедный я, бедный Ахмед! Я думал, если обмануть неверного, то десять грехов спадет с души правоверного. Ах, как минэ стыдна!
Внезапно Ахмед выпрямился. Седые кустистые брови его, подпирая очки, полезли на лоб, в широко раскрытых глазах засветилась догадка.
у - А где эта мальчишка? Эта мальчишка вы?! Эта блестащий офицер те самый мальчишка? О-о-о! О-о-о!..
И он разохался, распричитался. Потом, спохватившись, принялся приглашать к себе в гости. Сейчас он закроет магазин, а дома у него есть бочонок хорошего вина...
Но мы, сославшись на занятость, извинились, распрощались и ушли, оставив старика взволнованным до слез.
О кэй!
В Тегеране мы пятый день. Солнце светит. Теплынь. Воркуют голуби. Шуршат листвой платаны. По утрам над минаретами сияет снежной вершиной гора Демавенд. Экзотично. Красиво. По вечерам по городу тянет запахом жареных каштанов, дынями, апельсинами. Отношение к нам со стороны населения самое предупредительное. Все хорошо, все отлично, но... Ностальгия, наверное, болезнь инфекционная. Наверное, мы подхватили ее от тех ребят, которые стоят на карауле возле наших самолетов. Скучно. Надоело. Скорее бы домой!
Вчера, когда мы проходили с Глушаревым в районе Старого базара, к нам подошел средних лет иранец, приложил руку к груди, извинился за себя и за товарища, сидящего у порога чувячной мастерской, и сказал, что они просят разрешения потрогать рукой... наши сапоги!
Мы с Глушаревым удивленно переглянулись, но отказать такой просьбе не могли. Пусть потрогают. Нам краснеть за выделку советской кожи не придется.
Мы подошли, поставили ноги на порог. Мастеровые с благоговением притронулись кончиками пальцев к голенищам, поцокали языком: "Ах, ха-ароший русска хром!"
На обед пошли группой, человек пять. Идем по тротуару тихо, вежливо. Встречным уступаем дорогу. По узкой улице мечутся звуки южного города: цоканье копыт нагруженного ослика, журчание воды, текущей по асфальтовым канавкам по обочине дороги, неумолчные страданья голубей, скрип колес, плач ребенка во дворе.
Навстречу нам по противоположной стороне улицы идет, печатая шаг, английский офицер. Чопорный, строгий. Высокий белый воротничок подпирает подбородок: голова чуть-чуть запрокинута назад, надменный взгляд устремлен в пространство. Прошел. Не увидел нас. Не заметил.
- Валяй, валяй! - бормочет про себя Романов. - Скатертью дорога! Невежда.
Через минуту слышим гомон. Из-за угла навстречу, заняв всю проезжую часть улицы, размахивая руками и громко разговаривая, шествует группа американских военных. Увидели нас, засияли улыбками. Старший из них, майор по званию, высокий круглолицый блондин, вежливо взял под козырек и так держал, пока мы, ответив на приветствие, не прошли. А он, обернувшись, и все еще держа руку у головного убора, восхищенно глядел на нас, как на заморское чудо. Несомненно, это была дань успехам наших войск на советско-германском фронте, бьющим фашистских оккупантов один на один, без помощи союзников, которые не очень-то уж торопились открывать второй фронт.
- Хорошие ребята! - сказал кто-то.
- Хорошие, когда спят., . - проворчал Глушарев. Да, конечно, еще бы! Ребята славные... пока наши в битве с фашизмом таскают для них каштаны из огня. !Кому война, кому прогулка.
По пути нам попался винный магазинчик. За широким стеклом - небольшое помещение. Стойка. За стойкой толстенный иранец, и за его спиной во всю стену - полки, Заставленные всевозможными бутылками.
Зашли. Хозяин, круглый, как луна, сощурил в радо-Устной улыбке заплывшие глаза. Толстыми волосатыми пальцами проворно переставил рюмки, одернул фартук и замер в красноречивой позе готовности.
Мы уставились на полки. О-хо-о! Сколько здесь разных вин! Но местных нет. Английские, французские. Высокие, низкие, пузатые бутылки с радужными этикетками. Выкладывай туманы - пей!